Посмотри на себя!

Лестница на чердак была стара и совершенно не готова к такому переполоху. Шум растревожил ее не на шутку. Отец тянул мальчишку наверх, а тот цеплялся за перекладины с ловкостью цирковой мартышки. Не так-то просто совладать с девятилетним упрямцем. Ступени заныли, закряхтели под рассерженными шагами отца. Перила испуганно вскрикивали от упорства сына.

— Ты вел себя гадко! — отчитывал Тома отец.

На щеках его пылал гневный румянец, такой же, как и у раскрасневшегося от ярости мальчугана. Из гладкого зачеса, на укладку которого ушло добрых полчаса, выбилась непослушная прядь. Теперь она вздрагивала при каждом рывке, словно птичий хохолок, и наносила урон строгости родителя. Светлые волосы мальчугана тоже растрепались, чуб лез в глаза. Руки мальчишки не были свободны — одна рвалась в родительских тисках, другая хваталась за перила. Поэтому Том злобно фыркал, сдувая волосы, и сердито встряхивал головой, пока те не прилипли окончательно к взмокшему лбу.

— Ты был дерзким, трусливо врал...

— Сама она все врет! Я не ломал ее дурацкие флоксы! Я не подходил к ним даже!

— Не смей перебивать старших! Ты нетерпелив!

— Терпелив!

—Ты испортил торт! Не мог дождаться ужина?!

— Потому что я просил ложку крема! Только одну ложку! Мама всегда давала мне!

Отец шумно вдохнул, считая про себя до пяти.

— Мамы с нами нет. Тетя Агнес заботится о нас. Ты не принц из сказки! Посмотри на себя! Тебе необходимо меняться! Тебе придется остаться здесь!

Даже чердачная дверь потрясено ахнула, услышав это.

— И пожалуйста!

— До ужина!

— Хоть навсегда!

Дверь отчаянно взвыла, прежде чем захлопнуться, ступени испуганно ойкали.

Том пинком перевернул ящик со старыми игрушками —разлетелись кубики, покатились разноцветные колечки пирамидки, показалась косматая голова Тэдди. Мальчик выхватил медведя, уткнул пылающее лицо в свалявшийся мех. Игрушка окутала хозяина полузабытыми запахами. Среди них была тонкая ниточка парфюма с ароматом фиалки. Том всхлипнул, но сдержал набежавшие слезы.

— Тебе придется остаться здесь! — передразнивая отца, выговорил он мишке.

Волокна искусственного меха свалялись и полностью затянули глазки-бусинки. Том аккуратно расправил их, отодвигая в стороны от глазок. Тэдди изумленно уставился на хозяина.

— Но я и так всегда здесь.

Услышав хрипловатый голосок игрушечного медведя, Том совсем не удивился, скорее обрадовался. Его почти убедили, что игрушки не разговаривают, но теперь все встало на свои места.

— Ну и как тебе тут? — спросил он друга, усаживаясь с ним в плетеное кресло.

— Скучно, — вздохнул медведь, — поговорить не с кем.

— Как это не с кем? — из глубины чердака послышался возмущенный мальчишеский голосок. Том вздрогнул от неожиданности, Тэдди смущенно заерзал.

— Не нужно ему отвечать, — шепнул он Тому на ухо.

— Кому?

— Этому, на картине.

Картина стояла поодаль, на полу, повернутая к стене, но Том отлично помнил, что на ней изображено. По песчаной тропинке, поднимая клубы дорожной пыли, со всех ног бежит мальчик. Короткие штаны на лямке истрепаны, испачканы пылью. Полотняная рубаха выбилась, надулась пузырем. Ветер рвет с плеч дорожный плащ. Лица не видно — беглец через плечо оглядывается на своих преследователей. Но они за пределами полотна.

Сколько раз маленький Том, затаив дыхание, представлял, что скрыто за золоченой рамкой. Воображение рисовало то разъяренного волка с ощеренной пастью, то великана-людоеда с огромным кухонным ножом в ручищах, а порой и саму смерть — бегущий скелет в черном саване с косой на перевес. Тогда он еще не знал, что никакой косы нет и в помине...

Из-за этой картины, висевшей когда-то в его комнате, он, маленький, просыпался среди ночи, заходился пронзительным визгом, и прибежавшая мать качала его на руках, целуя холодный лобик, а он утыкался заплаканным личиком в шелк сорочки и только тогда снова засыпал.

А потом и вовсе перестал спать, боялся глаза закрыть и снова стать свидетелем кошмарной погони. Тогда мать твердо решила убрать картину. Она не желала ничего слышать о том, что этот шедевр руки старого мастера стоит целое состояние. Вызывающий голос вернул прервал поток воспоминаний:

— Ты хочешь сказать, что со мной невозможно разговаривать? Или не считаешь меня достойным собеседником?

Медведь завозился на коленях у Тома, буквально вжался в хозяина, начал было оправдываться:

— Я только хотел сказать, как мне было здесь одиноко.

— Тогда выбирай выражения, никчемный кусок плюша!

— Эй, полегче, мистер! — вмешался Том. — Проявляйте уважение! Тэдди принадлежал еще моему отцу. Он куда старше нас с вами.

— Говори за себя, молокосос! Если я скажу, сколько мне лет, ты закачаешься!

Голосок звенел пронзительно, как будильник. Руки чесались с размаху врезать по источнику звука.

—А ну, поверни-ка меня! Охота посмотреть на маменькиного плаксу!

— Не надо бы этого делать, — прокряхтел Тэдди.

— Мама! Мамочка! Мне страшно! — дразнилась картина, и Том не выдержал.

Резко развернув ее на себя, он, пораженный, даже отступил на несколько шагов. Никто никуда не бежал. С картины, криво ухмыляясь и нагло прищуриваясь, глядел он сам. Если бы не одежда старинного покроя, отличить было просто не возможно. Даже непослушный чуб точно так же мешал прямому, открытому взгляду. Видя это со стороны, Том раздраженно тряхнул головой, откидывая волосы со лба. Портрет сделал тоже самое. Том заложил руки в карманы, встал увереннее, расставив ноги на ширине плеч. Двойник проделал и это. Том понял, что его дразнят, и упрямо сжал губы. Мальчишка на картине расхохотался:

— Ну, давай, иди сюда! — подбивал он на драку.

— Том, нет! — Тэдди перепугался не на шутку. — Не слушай его!

— Не слусай его! — кривляясь, передразнил рисунок. — Слусай меня, своего миску.

Он опять залился визгливым смехом. Нестерпимо захотелось наподдать зубоскалу. Кулаки сжались так, что костяшки пальцев побелели, и даже коротко остриженные ногти впились в ладони до боли. Тэдди кряхтя, неуклюже спустился с кресла, косолапо засеменил к хозяину. Ухватив мохнатой лапкой за брючину, настойчиво потянул Тома прочь.

— Идем! Идем, Том! Оставь его.

— Иди, Том, иди, поиграй с мишкой, пососи пальчик. Здесь место не для тебя! Здесь за кустами волк-зубами щелк, людоед-заходи-ка на обед... Иди, Том! И ты никогда не узнаешь, от кого я бегу. Всю свою жизнь ты будешь просыпаться ночами с криком, мокрый от холодного пота, или чего похуже...

Тому на миг представилось, что кошмар вернется и останется навсегда. Он решительно шагнул к картине. Двойник высунулся из рамы по пояс и даже протянул ему руку. Том ухватился за нее и тут же оказался внутри.

Первое, что бросилось в глаза, было поразительное буйство красок. В жизни он не встречал такой насыщенно-зеленой листвы, ультрамаринового неба, слепящей белизны облаков. Когда глаза немного привыкли, и резь в них поутихла, Том огляделся. Четко была видна только та часть окружающего мира, которая помещалась в рамках картины. Остальное словно таяло в тумане. Начало песчаной тропы возникало из ниоткуда, конец терялся в расплывчатой дымке. Том силился разглядеть, что же там вдали, откуда должен был прибежать двойник. Но увидеть что-то конкретное, не представлялось возможным.

— Я вижу ты не был готов к такому повороту? Думал, запрыгнешь сюда и сразу узнаешь все ответы? Нет, брат, не так все просто!

Том был настолько разочарован, что плохо понимал происходящее, он лишь снова силился разобрать, что там, откуда брала начало тропа.

— Ну, ты оставайся, а я пошел!

— Как это? Куда?

— Туда! Сначала на чердак, а после... Я не думаю, что папаша переживет разлуку с тобой дольше часа! Бывай!

Том совершенно растерялся сам и растерял все слова.

— Чуть не забыл, — двойник протянул ему сверток, перетянутый бечевкой.

— Что это?

— Понятия не имею! Но именно из-за этого приходится убегать!

— Но от кого?!

— Откуда мне знать! Я всего лишь мальчик на картине. Ой, нет! Ты мальчик на картине, а я пошел! Теперь уже точно.

И пока Том растерянно мял в руках сверток, двойник перемахнул через раму и очутился в комнате. В тот же миг одежда на нем изменилась, оказалось точь-в-точь, как на Томе — прямые брюки нормальной длинны, рубашка и пуловер, на ногах легкие мокасины. Том почувствовал, как оголились икры, ветерок забрался под полы широченной рубахи, гулял через прорехи на коленях. На плечи давил тяжелый плащ из грубой ткани, а ноги, словно колодки, стиснули деревянные башмаки.

Двойник тем временем прошелся по чердаку, играясь, попинал кубики, поднял за ухо Тэдди. Улыбнулся довольно, отшвырнул медведя в угол. Том кинулся было к раме, но напоролся на невидимую стену, да так сильно и неожиданно, что отлетев назад, упал в дорожную пыль.

— Не так резво, дружок! У тебя этот номер не пройдет. И даже не думай тратить попусту силы, они тебе пригодятся. Тебе придется бежать, долго бежать! Всегда!

— Но от кого? От кого?!

— Кто знает? Может от волка-оборотня, у которого ты украл его фетиш — маленькую красную шапочку, или от Великана-людоеда, чей сапог, завернут в сверток, что у тебя в руках.

Том хотел было запустить этим свертком прямо в наглую ухмылку двойника, но пакет словно прилип к рукам, оторвать его от себя Том не мог, как ни пытался.

— А может, за тобой гонится ведьма, а в пакете кусок ее пряничного домика, или злобная колдунья хочет вернуть свое волшебное зеркало. Много, очень много вариантов. Тебе придется набраться терпения и смелости. А вот дерзости в тебе, хоть отбавляй!

— Ты! Ты обманщик! — кричал Том сквозь злые слезы.

— Да! Конечно, я — обманщик. А ты думал, что я хороший? Добрый? А они, там, плохие и злые? Это же сказка, дружок. Здесь дети живьем сжигают ведьму, а мальчик выкалывает великану его единственный глаз, пока тот мирно спит. Ужасно, не правда ли? А что же остается делать, когда все, то и дело норовят тебя сожрать?

— Так нечестно!

— Ну вот и заведи тут свои порядки. Я с удовольствием почитаю это старье на новый лад!

И тут Том услышал за своей спиной приближающийся топот ног и тяжелое сопение преследователей. Он обернулся на звук, а ноги сами понесли его вперед. Рубаха вздулась пузырем, а ветер рвал плащ с плеч. Драгоценный сверток Том прижал к самому сердцу.

***

Дверь со вздохом приоткрылась.

— Том?

— Папа! Прости меня папа, я вел себя гадко!

— Ты на самом деле так думаешь?

— Да! И я готов извиниться перед тетушкой!

Отец медлил, внимательно вглядываясь в глаза сына.

— Ты провел здесь целый час, чем ты занимался?

— Я... я смотрел на картину.

—Правда? А раньше ты ее боялся. Может, вернем ее на место?

— Нет! Пусть пока останется здесь.

— Ну, что же, как скажешь.

Лестница была крайне удивлена— спускаются двое, но шаги слышны только у старшего. Мальчик, словно не касался пола.

***

— Беги, Том! Беги быстрее, — поддерживал друга Тэдди. — Беги и ничего не бойся! Если не будешь бояться, им тебя не догнать! А уж там, на месте, ты станешь королем и заведешь свои порядки. Вся эта нечисть вот где у тебя будет!

И Тэдди крепко сжал мягкую лапку.

До Тридесятого королевства Тому оставалось сносить еще две пары деревянных башмаков.