Некролог

Казалось бы, простое занятие – написание некрологов. Можно подумать, что это работёнка под силу любому недоучке с журфака, изгнанному из стен кампуса за пьянство и прогулы. «Такой-то и такой-то, покинул наш бренный мир: если неопределившийся – земля ему пухом, если верующий – рядом со святыми упокой». Нет, ребята, не так всё просто.

Кто-то скажет: напустил туману, а на самом деле, мастер некролога в газете, как музыкант с треугольником в оркестре – стоит где-то вдалеке, никому не слышен и, скорее всего не нужен даже дирижёру, но всё-таки стоит потому, что «положено». Колонка на предпоследней странице. Разве согласился бы на эту должность тот, кто способен писать передовицы? Представьте себе, да! И не на предпоследней странице, а на третьей, и не колонка, а две.

Именно таким диалогом настраивал себя не первое утро подряд, поднимаясь на лифте из жилой части ёрсскрипера в деловую часть скайскрипера, Эвальд Нисс. Нисс и вправду был одним из лучших студентов выпуска, ему прочили передовицы «Таймс» и «Гардиан», его звали на телевидение и в избирательные штабы видных политиков, но всё было напрасно. Его страстью были некрологи.

Можно было бы углядеть в этой тяге что-то зловещее, нечеловеческое, но Нисс в частных разговорах непринуждённо отсекал любые поползновения на этот счёт. «Видите ли, уважаемый, – с едва уловимой скучнинкой в голосе обрывал он собеседника, – смерть, для людей моей профессии, это главное мерило человека. Люди лживы, а смерть честна. Короче говоря, если бы я был некрофилом, то пошёл бы работать в морг».

Нисс помнил, как выглядели морги в прежние времена: полумрак по углам, а в центре болезненно-яркий, отбеленный, словно зубы у киноактёров, свет. В оформлении в основном камень, металл, пластик и стекло. Господи, да ведь любой из этих скриперов похож на морг куда больше, чем на место для настоящей жизни. Впрочем, может быть это такая форма коллективной подготовке к уходу из жизни? Обстоятельства располагают.

Из лифта Нисс свернул налево, где, несмотря на довольно скромную должность, занимал неплохой кабинет у окна. За окном плыл серый токсичный дым вперемешку с туманом. В промышленном муравейнике напротив горели все окна, но в них, при том, что здания разделял лишь четырёхполосный виадук, нельзя было разглядеть ровным счётом ничего. Он бросил чемоданчик в кресло и проследовал на кухню, где, обменявшись немногословными приветствиями с остальными, заварил чашку дешёвого редакционного кофе.

Утренняя мантра не помогла, настроение у Эвальда Нисса было ни к чёрту – с прошлого месяца не поступило ни одного письма о достойных мертвецах, а ему уже порядком осточертело писать о никому не известных лавочниках и ветеринарах. У Нисса были готовы десятки великолепных некрологов, на самых блестящих, а главное – уже отживающих своё, гениев и талантов; на политиков и великих проходимцев. Но все они, как будто сговорившись, отказывались умирать.

Каждый из его некрологов был не просто информационной сводкой, это был портрет человека, в котором просматривался портрет эпохи. Все эпохи скучные, пока в них живёшь, а вот когда умираешь, оказывается, что было совсем иначе. В хорошем некрологе есть место и психологии, и философии и даже юмору… Вообще, как умер покойный – не суть важно, главное – как он жил. Нисс любил всех своих «персонажей» ещё живыми, послушно делая правки в уже написанных некрологах.

Но ведь всякому терпению приходит конец.

Поэтому он сидел в кресле, опрокинув голову в ладонь правой руки, одновременно массируя ноющий висок под завитками седеющих волос, и мечтал о смерти кого-нибудь из нобелевских или пулитцеровских лауреатов. Левая рука прогуливалась между ящиками бюро, перелистывая вырезки опубликованных некрологов и рукописи неопубликованных. Когда в зале поднялся шум, он вскочил и собирался рассерженно хлопнуть дверью, но остановился глядя на то, как со всего офиса люди стекаются к проекционной стене, где шла трансляция экстренных новостей.

Над всеобщим гулом проносились слова диктора: «Лекарство от смерти» запущено в серийное производство на заводе Эйшл Фармасьютикал в Восьмом кластере Нового Лондона. Крайне дорогостоящее и трудоёмкое в производстве, оно, тем не менее, способно продлить жизнь молодого человека на 150-180 и пожилого на 80-100 лет соответственно. Первые три партии в ближайшие три года будут распределены с учётом заслуг между наиболее выдающимися учёными, деятелями искусства, экономистами и политиками. Руководство Эйшл Фармасьютикал ответственно заявляет, что каждая порция «лекарства» будет доставляться и вводиться счастливчикам под строжайшим контролем, а любые случаи коррупции оставят фигурантов «за бортом», в пожизненном «чёрном списке» компании. Помимо этого…»

Досматривать выпуск не было ни сил, ни смысла. Он захлопнул дверь и буквально повалился в кресло, подмяв руку, которая тут же начала затекать, но даже не заметил этого. Нет, это был не конец, но начало конца. Кто-то обязательно не дождётся своей порции «лекарства», кто-то попадётся на махинациях и будет её лишён, кто-то, даже пройдя курс «лечения», попадёт в аварию. Всё равно большинство адресатов, уже написанных или даже только замысленных некрологов, переживут самого Нисса. И чёрт бы с ним, если бы он погиб зная, что некрологи его пригодятся после смерти – пусть; выпускающий редактор внесёт фактические правки, подготовит к печати и вперёд. Но ведь теперь каждый спасённый проживёт ещё одну, а то и две-три жизни! Коту под хвост. Всё коту под хвост.

Так он пролежал ещё некоторое время, глядя в туман за окном. Восьмой кластер. Где-то здесь, совсем рядом с их скрипером, находится здание, где уже изготовились хоронить дело его жизни. Будучи не в силах вынести этот кошмар в одиночку, он оторвался от кресла и, тряся обескровленной рукой, двинулся к лифту. Нисс поднялся на тридцать четыре этажа – лифт замер в стеклянной колбе, под стальным, в полосах белого дыма, небом. Слева – паркинг для флаеров, справа – съезд на виадук и остановка таксобуса. Машины у Нисса не было, он вообще редко выбирался из своего скрипера – повезло с работой, да это, в общем, было и не нужно; каждый скрипер был вполне автономен в плане жизнеобеспечения, как и каждый кластер, – поэтому он нетвёрдой походкой направился к остановке и нажал на кнопку вызова.

Виадук поднимался из тумана на длинных тонких «ногах» и упирался «лапками» поменьше в бока окружающих его скриперов. Собственно виадук был этаким дефисом (для Нисса весь мир был в некотором смысле аллюзией на газетные гранки), который делил испарения и туман, поднимающиеся снизу, и тучи, ползающие над верхушками скриперов. Набирая номер на раскинувшейся поперёк ладони планшетке, он перегнулся через высокий борт и взглянул вниз. В сером, плохо пахнущем вареве, запах от которого доносился даже сюда, можно было разглядеть не больше двадцати верхних этажей скрипера, даже его рабочее место было не видать. «Интересно, каково работать на плюс первом этаже?» – успел, пока шли гудки, подумать Нисс, но тут же вспомнил, как ему рассказывали, что там даже окон нет – просто стены, как и на минусовых этажах.

***

У Эвальда Нисса не было друзей в обычном представлении людей его круга. Он не собирался в обществе трёх-четырёх человек каждые среду и субботу в «Железобетоне» на минус третьем этаже, не надирался вместе с ними за игрой в кегли, карты, шары или «Убей убийцу убийц» у проекционной стены, а наутро не болел похмельем. Также он не мог терпеть разговоров о работе – после первых пятнадцати минут у него начинался острый приступ дежа-вю, – знал меньше трёх анекдотов и совсем не интересовался спортом. Всё это если не отталкивало от него людей, то делало Нисса в их глазах таинственным, впрочем, не той таинственностью, которую хочется поскорее развеять и добраться до сути, а той, которая есть – да и ладно. Чужая душа… Всё равно, что соваться в ядовитый туман за окном.

У Нисса были знакомые под стать – такие же специфические как он сам. Был, например, директор таксобусного бюро Кристов, рыжебородый с чёлкой до носа эмигрант. У Нисса и Кристова, пару раз в месяц, происходили «молчальные» вечеринки, во время которых они, бывало, не обменивались и десятью предложениями. Зато прощаясь с ним, Нисс всегда был рад прошедшей встрече.

Но сейчас ему нужно было встретиться с тем, с кем можно говорить, с тем, кто получит однажды это чёртово «лекарство».

– Алло? – голос как будто заспанный, с хрипотцой, – это ты Эвальд?

– Слышал уже? – Нисс не мог себя контролировать и перешёл сразу к делу.

– Даже извещение пришло официальное, ещё вчера. Карточка, индивидуальный номер в очереди, пароль, защита. Всё как надо.

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Дерьмо собачье – кратко резюмировал собеседник.

– Вот-вот – успокаиваясь, выдохнул Нисс – Так может через четверть часа в «Поскрёбыше?»

– Годится – на том конце раздался шум сворачивающихся простыней, хлопки, и сигнал исчез.

Не сказать, что Нисс был удивлён – все «друзья» его были с лёгкой безуминкой, но предположить, что кто-то не будет рад возможности прожить ещё жизнь-другую, он всё равно не мог. Что ж, начало обнадёживающее.

Из-за гробоподобного в изломах скрипера напротив выкатил таксобус и притормозил у борта. Нисс не стал забираться внутрь или, тем более, на второй этаж, и устроился на дешёвых внешних сидениях, ехать всё равно было не далеко. Возле «Поскрёбыша» остановки не было, он соскочил прямо на трассу, перемахнул через парапет на ржавую платформу и спустился по шаткой лестнице (а ведь когда-нибудь она не выдержит) в бар, который, подобно жвачке на школьной парте, крепко налип на нижнюю поверхность виадука.

Кивнув завсегдатаям и торчащему за баром Поскрёбышу, он сел за свой обычный столик в углу и стал поочерёдно смотреть в иллюминаторы, как будто в случайном порядке покрывающие пол и стены бара, надеясь высмотреть птицу. Птиц не было. В щёлкнувшей справа нише появилась бутылка «Последнего короля» – Поскрёбыш не стал дожидаться приглашения. Когда в бар зашёл Аэв, Нисс уже принимался за второе пиво.

Аэв был высоким и плотным в талии, но при этом, не создавал впечатление толстяка. Волосы у него были кудрявее, длиннее и седее, чем у Нисса. Нос мясистый, в красных прожилках, глаза живые. Аэв вообще был куда больше похож на завсегдатая бара, нежели на учёного. Откинув сидушку, он приземлился вполне грациозно и с ходу начал жаловаться на пиво, которое, впрочем, достал из ниши возле себя и мгновенно ополовинил. Это не было деликатностью, просто перед серьёзным разговором ему всегда нужно было собраться. Поэтому, когда монолог сменился, наконец, продолжительным молчанием, Нисс понял, что Аэв готов говорить. Аэв, в свою очередь, понял, что понял Нисс, и вступил первым.

– Они верят, что это единственный путь, чтобы спасти если не всё человечество, то всё человеческое. То, что культивировалось миллионы лет. Ведь планета и в правду дышит на ладан, и неизвестно что будет, когда испарения доберутся до воздухозаборных пузырей. Я сегодня ехал снаружи, так в районе Кислого моста дышать уже тяжело… Проект «Исход», несмотря на молчание властей, давно реализован и ждёт лишь своих пассажиров.

– Неужели они думают, что если накормить этим «лекарством» ополоумевших от почёта стариков, чьи достижения давно в прошлом, всех изящных дрыгателей ножкой, писателей, которые ничего не видят, кроме стен своих скриперов, и зажравшихся политиканов, то они сделают большое благо?

– Ты так и написал про них в своих некрологах? – улыбнулся Аэв – А за ополоумевшего старика спасибо, но я, видишь ли, и не думал их защищать, хотя «лекарство» это, насколько могу судить, с моим-то уровнем допуска, занятное. Я даже пытался разнюхать, что да как, по старой памяти, но у ребят дело поставлено слишком строго. Проблема в другом: квинтэссенция их ошибки, открывающая всю бессмысленность и даже порочность этой программы, находится прямо в этом баре. Здесь и сейчас. – Аэв отхлебнул пива. – И не надо, дружище Нисс, так удивлённо на меня таращиться. Неужели ты не понимаешь, что та самая ошибка качается на гнилой сидушке, хлебает пиво и болтает тут с тобой уже добрые пятнадцать минут? Положим, я даже теперь не самый последний учёный. На десять кластеров вокруг и трёх таких не наберётся. Но разве дело в этом? Ведь я – и не перечь мне, – приложил ко всему, что происходит внизу – Аэв ткнул пальцем в затянутый серыми вихрами иллюминатор, который находился прямо у него между ног – руку.

Потом поднял ту самую руку, которую, видимо, приложил, и, задумчиво помахав ей перед глазами, как будто пытаясь уловить причинно-следственную связь, продолжил.

– Знаешь, сколько патрулей пропало там за последнюю неделю? Четыре. И никаких следов. А птицы… И мне, творцу этого ужасного нового мира, они собираются вшивать своё «лекарство»!

Нисс был несколько ошарашен, ведь он шёл сюда досадовать на свою излохмаченную долю, а не слушать уже знакомые самобичевания старого экспериментатора. Нужно было остановить намечающийся прорыв плотины, который можно было предсказать по багровым щекам собеседника – ещё одна замечательная особенность Аэва заключалась в том, что пиво он пил тем быстрее, чем больше говорил, как будто стараясь потушить бушующий в горле пожар.

– Да ведь ты же не со зла. Ты работал над проектом, – начал хило и избито возражать Нисс, но мгновенно был перебит.

– Мне плевать на себя, но они ведь хотят отправить с колонизаторской миссией людей, которые уже угробили – а я могу говорить об этом, как о свершившемся факте – одну планету! Разве они не видят в этом дурного знака? Или хотя бы иронии? Ни хера они не видят – вот что. Но я не буду принимать их «лекарство» и попробую отговорить всех, до кого смогу добраться. Впрочем, думаю, что дураков вроде меня найдётся немного. Поэтому, – добавил он, подумав, – тебе не повезло, Эвальд.

Аэв был проницателен, и Нисс ценил это. Они оба могли без затруднений представить себе судьбу журналиста. «Лекарство» ему не достать, а без этого труд последних пяти-шести лет его жизни пойдёт насмарку. Нисс болезненно поморщился.

– Знаю. Всё я знаю. Теперь мне осталось дописать только один некролог…

Аэв понимающе кивнул и сделал мощный глоток.

– Я так всё и представлял. В смысле, что ты придёшь проститься. Вскинуть лапки кверху – весьма удобная позиция, но я тебя не виню. И не буду тебя отговаривать, не думай. Хочу только задать один вопрос: мой некролог уже написан?

К этому Нисс был совсем не готов. Принятое решение болталось в животе рыбой-иглобрюхом, знакомой ему из старых книжек-раскрасок, и хотя отказываться от него Нисс не собирался, но испытывал острую потребность, чтобы кто-то из старых знакомых сказал ему: «Не спеши, подумай, может всё ещё обойдётся». От Кристова ждать лишних слов не приходилось (Ниссу иногда казалось, что говорить Кристову физически тяжело), однако от балагура Аэва он ждал хоть сколько-нибудь иной реакции.

– Ты сегодня особенно бесцеремонен – сказал Нисс с напускной весёлостью, сквозь которую явно сквозило ледяное отчаяние.

– Я ведь спросил не просто так, не огорчайся. Просто я пришёл к тому же выводу, что и ты, только не намерен сдаваться так же быстро. Поэтому рекомендую тебе всё-таки внести последние правки в наши с тобой некрологи. И да, тебе придётся написать ещё один. А теперь наклонись ко мне поближе, есть разговор, который не для чужих ушей.

***

Эвальд Нисс вышел из бара пошатываясь. Держась за поручень ослабевшей рукой, вскарабкался по ступенькам и грузно перевалился через борт виадука. Он был не пьян, но в голове шумело от того, что сказал ему Аэв. «Хорошо блевать не тянет», – подумал Нисс, и его тут же вывернуло в океан кислотного тумана под виадуком. «Главное, чтоб не на патруль», – пронеслось в тяжёлой голове. Утёршись широким рукавом, он пошёл в сторону своего скрипера.

Поглядывая, время от времени, за борт, словно и в правду опасаясь патруля, он шёл с четверть часа, пока не заметил то, что искал. В прорехе между двумя скриперами на севере, туман вспыхивал, как грозовая туча, по его клочковатой шерсти пробегали голубые и фиолетовые разряды. Зрелище было красивое и жуткое одновременно. Иногда Ниссу казалось, что перед самой вспышкой какая-то тень проносится в тумане, но он не мог ручаться сегодня даже за собственные глаза. Мир, пускай и покосившись утром, к обеду стоял ещё весьма уверенно, как Пизанская башня, на которую ему даже приходилось взбираться в юности. Теперь же Нисс буквально слышал скрежет трескающегося фундамента и хлопки рвущихся стальных тросов.

Придя домой, он засел за некрологи и просидел за ними до самого утра; на работу не вышел, сказавшись больным, и проспал беспробудным, но неспокойным сном, прямо в одежде, до половины третьего. Проснувшись, съел через силу тарелку «Полезной смеси», умылся, оделся в старый комбинезон для внешних прогулок, и в назначенный час сел в заранее арендованный для него Аэвом флаер. Встретиться они должны были на крыше одного из скриперов в Шестнадцатом квартале. Скрипер этот был заброшен и частично разрушен мародёрами, что делало его удобным местом для тайной встречи, к тому же, как сказал Аэв, с него открывается отличный вид на «оба объекта».

Нужный скрипер Нисс узнал сразу, по тёмным пятнам разбитых окон и отсутствию купола лифта, вместо которого красовалась огромная стальная заплата. Аэв был не один – на просторной парковке расположились ещё три флаера, хозяева которых обступили могучую фигуру учёного. Фигура дважды махнула рукой, и Нисс понял, что это приветствие. Значит всё в порядке.

Когда журналист вынырнул из-под откинувшейся дверцы флаера, спор, ещё секунду назад бушевавший на площадке, прекратился. Шесть разных лиц – трое мужчин и трое женщин – в одно мгновение обернулись к нему, растягиваясь в улыбке. Нисс слишком нервничал, чтобы запомнить имена, а те, что запомнить удалось, принадлежали неизвестно кому, поэтому он постарался сделать лицо посерьёзней и вникнуть в возобновившуюся беседу, которая, впрочем, уже подходила к концу. Попрощавшись, почти сердечно, с каждым по очереди, Аэв продолжал с улыбкой махать их уже удаляющимся флаерам. Когда последний – стальной на сером – стал неразличим в воздухе, он повернулся к Ниссу и, всё так же улыбаясь, спросил: «Ну что, дружище, всё готово?»

Нисс протянул ему три, написанных от руки, – какой анахронизм! – некролога. Аэв взял их и присел на крыло своего флаера. Первым он прочитал некролог Нисса, но особых эмоций не выказал – пару раз причмокнул губами и всё, добавив лишь в конце: «Неплохо, очень неплохо!» Свой некролог он перечитал дважды: первый раз серьёзно, второй, постепенно расплываясь в улыбке. Потряс, отросшей до состояния бороды, щетиной, посмотрел лукаво из-под бровей, поводил губами, как будто отыскивая слова, но лишь, подмигнул Ниссу, удовлетворённо выдохнув. Третий некролог он читал долго, лицо его было спокойно, но глаза то и дело поблёскивали, затянувшись под конец влагой. Дочитав, он отвернулся, тряхнул головой и трескучим голосом выронил из губ «спасибо», после чего сфотографировал последний некролог планшеткой и переслал кому-то, как можно было догадаться по размашистому движению пальцев.

Когда Аэв повернулся снова, на его лице опять лежала улыбка, спокойно и уверенно, как кошка, растянувшись между усами и бородой.

– Спасибо, Эвальд, ты действительно мастер своего дела.

– В этой ситуации твоя похвала сродни проклятию, – ответил горькой улыбкой Нисс, – дальше действуем по плану?

– Должен признаться, – Аэв посмотрел на него с нежной жалостью, – что я обманул тебя. Пускай немного, но обманул. Ты сделал для нашей миссии лучшее, на что был способен, поэтому я позвал тебя сюда, чтобы ты мог насладиться финалом, которым не придётся насладиться никому из нас.

Аэв сделал несколько ловких движений пальцами, и на запястье Нисса мелькнуло извещение о полученном видеофайле.

– Здесь кое-какие пояснения. То, что я от тебя утаил. Только не включай прямо сейчас – прежде нужно проститься.

Учёный подошёл к Ниссу и, впервые за время их знакомства, обхватил его своими крепким руками. Журналист замешкался и по-женски ответил на объятия, положив ладони на необъятную талию. Так они простояли несколько секунд, после чего Аэв стремительно развернулся, трусцой подбежал к флаеру и, неловко махнув из закрывающейся двери, поднял его в воздух.

Нисс, ещё глядя ему вслед, нажал на клавишу воспроизведения и над его ладонью, отмерцав поначалу, оформился небольшой экран, с которого на него глядела всклокоченная физия Аэва.

– Прости, что приходится так, но у меня совсем не было времени, – начал он, – да и не хотелось доверять всю информацию даже тебе. Пойми правильно – люди самый ненадёжный материал, из которого можно строить, хотя и невероятно пластичный – Аэв весело хмыкнул. – Тебе лучше подойти на северо-восточный угол парковки, а я скоро вернусь, – добавил он, и голова исчезла из кадра.

Рассматривая открывшийся фон – что-то вроде тёмной и без меры захламлённой лаборатории – Нисс проследовал в указанном направлении, где обнаружил складное кресло, тарелку с бутербродами из настоящего хлеба и ящик с сухим льдом, откуда выглядывало горлышко винной бутылки. На время отвлёкшись от видео, Нисс выхвалил бутылку, рассмотрел со всех сторон и немедленно откупорил, поднеся горлышко к носу. Настоящее вино! Уму непостижимо! Он глотнул прямо из горлышка. Тем временем, из динамика послышался кашель, и на экране снова возникла хитрая физиономия учёного.

– Я знал, что ты оценишь! Как Александрийская библиотека, гори, моя энотека! – нескладно пропел он и, будто бы из ниоткуда, возникла рука с бокалом, пытаясь чокнуться с экраном – твоё здоровье! Ладно, повеселились, и хватит, – добавил Аэв, отпивая, – присаживайся и слушай, а я пока делом займусь.

Камера съехала куда-то в сторону, захватывая лишь часть всплывающего то и дело лица, волосатое плечо и мрачный захламлённый задник. Говоря, Аэв что-то спешно монтировал на столе; то стучал молотком, то трещал скотчем, то шипел монтажной пеной.

– Видишь ли, уничтожение фабрики Эйшл Фармасьютикал, лишь первая ступень моего плана. Неважно, удастся мне предотвратить выпуск «лекарства» или нет, но я хотел бы сделать это хотя бы для тебя. Поглядывай иногда на голубой приземистый кирпич слева, к этому моменту в окнах уже, вероятно, можно разглядеть сполохи системы сигнализации.

Нисс посмотрел на предполагаемую цель (Аэв во вчерашнем разговоре не раскрыл ему где находится фабрика), но туман застилал невысокий скрипер по самую посадочную площадку. Продолжая смотреть в заданном направлении, Нисс стал вслушиваться в голос друга ещё внимательнее.

– Ещё минут через пять, ты услышишь цепочку взрывов, их будет пятнадцать или около того, смотря на сколько материала хватит, – Аэв оторвался от работы и заговорщицки подмигнул в камеру, – впрочем, и этого будет с головой. Надеюсь, обойдётся без жертв, аварийку я взломаю заранее. Ну что, слышишь?

Нисс прислушался, но видимо было рано.

– Хорошо идёт да? Если кто внутри остался, не позавидуешь. Я ведь не полоумный террорист, я не собирался валить целый скрипер, как ты мог догадаться. Я просто скормлю его, – тут учёный зычно закашлялся и продолжил уже тише – …туману.

Взрывы Нисс скорее услышал, нежели увидел – хлопки сопровождались только незначительными завихрениями на миг посветлевшего тумана, но каждый следующий хлопок становился тише предыдущего и Нисс догадался, что заряды размещены на расстоянии нескольких этажей друг от друга к низу.

– Задача моих малюток – лишь наделать побольше дырок в стёклах – продолжал тем временем Аэв, – дальше туман всё сделает самостоятельно. Теперь у тебя есть несколько спокойных минут – можешь отдышаться. Так вот, лаборатория моя, – Аэв махнул рукой через плечо – находится аккурат под тем местом, где ты теперь сидишь.

Нисс глянул под ноги, как будто умел видеть сквозь стены.

– Я приметил это здание пару лет назад, тогда здесь было что-то вроде сквота для всевозможных отверженных; художники или просто те, кто не мог потянуть аренду в скриперах, оседали здесь. А мне нужен был простор для лаборатории. Места хватало на всех. Изначально мы располагались на двадцать этажей ниже, чтобы не привлекать особого внимания. И около года нам это успешно удавалось. Ещё двадцатью этажами ниже начинался туман. С самого начала туман не входил в сферу моих научных интересов – ребята из Института провели над ним после Катастрофы все мыслимые и немыслимые эксперименты. Даже с людьми. И ничего интересного не нашли. Я использовал туман как фактор, в нём лучше… не хочу грузить терминологией, короче я проводил измерения на элементах, помещённых в область тумана. Сейчас уже сложно сказать, спровоцировал ли я туман или это было лишь вопросом времени, но он стал подниматься. Подниматься! Понимаешь? Выше своих естественных границ! Он полз по шахте лифта, опираясь на неё, как на позвоночник, и захватывал этаж за этажом. Это было похоже на плесень, но не выглядело отталкивающе, скорее – завораживало. Я сделал несколько не вполне удачных экспериментов и пришёл к выводу, что в одиночку мне эту проблему не решить. Понимаешь, Эвальд, – Аэв опять посмотрел прямо в камеру, – это не просто плесень, и не «умный» туман из глупых страшилок, какие порой перепечатывает даже твоя газета, это – целая экосистема. Другая. Не враждебная нам, но соперничающая с нами. Ни для кого не секрет, что каждый год уровень тумана поднимается на несколько сантиметров, так вот, сорок с лишним этажей туман прошёл за два года. Почти два этажа в месяц! Если бы наши скриперы стояли немного ближе друг к другу, туман бы поднялся, цепляясь за них, как за шахту лифта, и уже захлестнул бы весь кластер, понимаешь? Я просчитал варианты и отправил в муниципалитет письмо, где перечислены наиболее вероятные точки прорыва. Видишь, я даю этим недоумкам отсрочку; если своевременно взорвут десяток скриперов – протянут ещё пару лет. Кстати, ты обратил внимание на то, что я сказал экосистема? Впрочем, неважно, знаешь ли ты, чем она отличается от биотопа или прочего научного словоблудия. Экосистема – обитаема. В тумане есть жизнь. Там летают пропавшие с неба птицы и ещё…

Голос Аэва дрогнул, он отвернулся к столу. Сквозь экран было видно, как здание фабрики начинают подсвечивать точки локальных пожаров, образовавшихся на месте взрывов. Издалека доносился вой пожарных флаеров.

– Ты, знаешь, – продолжал говорить Аэв, оставаясь за кадром, – я пытался ставить фотоловушки и кормушки с настоящей едой, даже ловил на живца (на крыс, если это хоть немного облегчит мою участь), но всё было безрезультатно. Мы были вынуждены раз в несколько месяцев переезжать, пока не упёрлись головами в парковку. Все мои соседи съехали кто куда ещё месяц назад, но я уже тогда задумал то, что задумал. Это идиотское «лекарство от смерти» лишь придало мне большей решимости. Так, о чём это я? Ах да, я при помощи бывших соседей перегородил этаж, создав что-то вроде лабиринта, где роль стен выполнял прозрачный пластик, мы постарались сделать коридор как можно менее линейным и максимально герметичным. На это, и на бомбы, конечно, – усмехнулся Аэв, – ушли мои последние сбережения. Потом я остался один. Каждый день я наблюдал, как туман ползёт из пасти лифтовой шахты и расползается по лабиринту, постепенно заполняя его. Вблизи он был совсем другой – плотный, тягучий, как кисель, практически светонепроницаемый. Да, туман двигался самостоятельно, целенаправленно, но скрывал свою настоящую, внутреннюю жизнь. Я слышал и даже иногда видел птиц – птичье пенье в тумане тоже преображается до неузнаваемости, – я думаю, что видел кошек, буквально пару раз и издалека, а ещё я слышал голос…

Аэв опять появился в кадре и посмотрел на часы.

– Теперь взгляни направо, между угловатым шестигранником Всеобщей церкви и сужающимся, как выхлопная труба, зданием концерна «Ци», да, с неоновой молнией на парковке. Видишь здание затянутое строительными лесами и сеткой? Ты бы видел этот долгострой, если бы чаще вылазил из своей конуры. Следи за ним, скоро начнётся самое интересное!

Нисс развернул кресло и сделал, наконец, глоток вина, о котором уже успел забыть. Тем временем, на экране Аэв, сделавшись опять серьёзным, чесал рукой, заляпанной какой-то смазкой, в бороде.

– Да, Эвальд, я слышал голос. Как я уже сказал, звук в тумане распространяется совсем иначе. Если бы институтские олухи додумались проводить исследования на местности, вместо того чтобы таскать обескровленный туман в колбах, они бы добились большего успеха. Так или иначе, но я слышал голос. Сейчас я говорю с тобой совершенно спокойно, но я не мог спать несколько ночей, даже забаррикадировавшись здесь. Пару ночей я провёл, надираясь до беспамятства в «Поскрёбыше», но потом ничего – привык. К тому же голос доносился нечасто и издалека, на этаж-два ниже лаборатории… Эвальд, – Аэв приблизил лицо к камере, – это новый мир, новый порядок, которому достанется вся планета, вся, без исключения. Это вопрос нескольких сотен лет. Здесь – он сделал круг указательным пальцем над головой – это вопрос одного-двух десятилетий. Именно поэтому я не мог позволить им тянуть.

Аэв на несколько мгновений отошёл от камеры, и Нисс, наконец отвлёкшись, увидел, что над зданием фабрики кружат пожарные флаеры, выбрасывая из бортов коленчатые шланги и низвергая потоки сухой пены; виадук рядом был перегорожен неистово сигналящими машинами полиции, скорой помощи и таксобусами; прямо над ними, как отражения, парили флаеры всех перечисленных служб вперемешку с летучими же зеваками.

Внезапно раздался треск, как будто прямо у него над ухом порвали десяток хороших простыней, и Нисс обернулся. Массивный скрипер, затянутый прежде сеткой, раскололся надвое, как детское шоколадное яйцо и его половинки, обрывая последние путы, застыли торчком с двух сторон от…

– Ну что, ты видишь её? Чёрт возьми, как я тебе сейчас завидую! Впрочем, и ты, может быть, позавидуешь мне потом. Какая она? Блестит наверное, даже под этим тошнотворно тусклым солнцем?

Она блестела. Ракета блестела. Наверное, ей это было вовсе не обязательно, чтобы лететь, но чтобы взлетать… Нисс выдохнул высоким «ьо» и потянулся к бутылке. Аэв же, как ни в чём не бывало, продолжал.

– Она была готова и укомплектована инкубатором полного цикла с человеческими эмбрионами ещё пять лет назад, и всё это время эти престарелые идиоты мечтали продлить себе жизнь, чтобы увидеть мир на том конце, попутно строя интриги, пытаясь протащить с собой как можно больше родственников и друзей. Они многократно упростили системы управления – всё что угодно, лишь бы не перегружать «Ковчег» «посторонними». Впрочем, это лишь сыграло нам на руку. Ещё немного, и они вышвырнули бы оттуда не только полезные грузы, но и инкубатор с эмбрионами… Помимо этого, они заложили ещё один «Ковчег» на окраине кластера, но я знаю, что у них нет ни времени, ни денег, чтобы довести его до ума.

Нисс оторвал глаза от экрана и посмотрел в сторону пусковой площадки. «Столько лет, прямо у нас под носом» или что-то в этом роде крутилось у него в голове, но, предчувствуя катарсис, он постарался расслабиться и глотнул вино, которое казалось с каждым глотком только лучше. Часть флаеров, круживших над фабрикой, снялась и двинулась в сторону ракеты, но Нисс не испытывал тревоги, он верил в предусмотрительность и расчётливость Аэва.

– Они хотели бросить нас всех здесь, но я презираю их не за это, – продолжал вещать Аэв, – я презираю их самонадеянность. Я ведь говорил с большинством из них, дошёл даже до премьер-министра. Эти ничтожества на самом деле убедили себя в том, что они, и только они, в полной мере олицетворяют человечество и несут за него ответственность! Смешно, не правда ли? Смешно. Они лишь упростили мне задачу – я нашёл нескольких ребят из числа сокращённого персонала ракеты: трёх мужчин, трёх женщин, которые имели зуб на наших благодетелей и не имели надежды на «лекарство». У одной из них, по счастливому стечению обстоятельств, родители оказались служащими ЦУПа, так что ещё одна проблема решилась сама собой – ключ на старт они получат. Это, конечно, была лишь верхушка айсберга: пришлось повозиться с охраной фабрики, вывести из строя несколько опасных противников, провести репетицию пуска на режимном объекте и так далее, но результат, который ты наблюдаешь, стоил того, не так ли?

Результат стоил. Нисс завороженно, почти уже не обращая внимания на экран, смотрел, как под неповоротливым на вид корпусом ракеты поднимается шапка белого пара, как пар становится голубым, а из голубого – розовым. Как ракета (она отчётливо напомнила ему Аэва, сочетанием габаритов и лёгкости движений) приподнимается и, задержавшись на мгновение, прыгает в серое небо. Нисс чувствовал, как у него перехватило дыхание.

– Дело сделано, Эвальд? Дело сделано? – вопрошал Аэв, как будто смог бы услышать ответ, – Как идёт наша птичка? Я завидую тебе и не завидую одновременно, ведь для меня этот полёт уже свершился, я видел его, как, может быть, видишь теперь ты. И если – горе вам, горе – вся затея провалится, я вам уже не поверю. А когда тебе надоест таращиться в небо, можешь допить вино и отвезти свои блестящие некрологи в редакцию, потому что – прости мне ещё одну крохотную ложь – я не вернусь. Последний заряд нужно установить у самой земли, чтобы сработало наверняка, и быстро, чтобы они не сумели законсервировать и спасти эту чёртову фабрику. (Я ведь делаю им одолжение, лишаю иллюзий – никто из них не протянет здесь даже пятидесяти лет)! Ты сам понимаешь, что без спецфлаера и военного костюма на такой глубине долго не протянуть? Не держи зла за то, что я ничего не сказал, иначе – мне могло не хватить решимости довести дело до конца. Сегодня, припав к многострадальной Земле, я узнаю, что за мир сотворил собственными руками и – кто знает? – может быть, повстречаю там своего Адама. Ты ведь не станешь считать старика сумасшедшим за то, что я дал имя своему «крикуну», правда, Эвальд? Спасибо тебе за всё, твой чудесный – я в этом не сомневаюсь – некролог я передам ребятам на «Ковчеге». До нового поколения писателей, которые родятся в совсем другом мире, это будет последний литературный памятник человечества. И этот некролог будет лучше, чем того заслуживал покойник.

Аэв приблизил лицо к камере, как будто пытаясь разглядеть лицо Нисса, поднял открытую пятерню, сжал её в кулак и… отключился.

Нисс сидел молча, сжимая влажной ладонью горлышко пустой бутылки, и смотрел в низкое небо, где был ещё различим след двигателей, изгибавшийся розоватой дугой в направлении севера. Где-то там, уже совершив виток или полвитка, блестящая как доспехи древних витязей, ракета уносила от Земли последнюю память о ней, её прижизненный некролог.