Десерт подан

Смерть никогда не блистала манерами идеального гостя. Даже если это званый банкет, а смерть – самый важный и долгожданный гость, хозяин, будь он хоть самым гостеприимным в мире, никогда не станет расплываться в улыбке, подливая в кубок самое лучшее пойло, что нашлось в его доме. Хотя кто знает, какие идиоты забрели в этот богами забытый мир. Но даже если так, даже если и есть такие, если... Подобный пир всегда заканчивается резким взмахом косы, что оставит ровный, практически незаметный разрез на шее, из которого едва-едва сочится кровь. Разрез настолько тонок и аккуратен, что руки сами тянутся замазать его клеем. Быть может, можно нанять швею, чтобы та заштопала, пускай и наспех, лишь бы держалось? Авось и прирастёт, почему нет? Но к моменту, когда эта мысль проскочит в пустой голове идиота-самоубийцы, волосы встанут дыбом, мурашки начнут свои скачки. Хотя кто их знает, быть может, это вовсе и не мурашки, ведь, как известно, первыми тонущий корабль покидают крысы... В общем, когда ростки сожаления о содеянном только-только увидят свет, мир уже успеет покатиться кубарем со звонким стальным бренчанием, знаменуя лишь одно: десерт подан.

Жирный и калорийный до неприличия, потому что кожа и волосы уже успели пропитаться хладным сальным потом. Подчиняясь законам природы, голова перестанет кататься по импровизированному подносу. А согласно принятым канонам, она застынет неподвижно, презентуя всему миру шедевр восковых искусств. Да, здесь не хватает главной вишенки: скисшего, гнилого, с копошащимися внутри червями яблока точь-в-точь в таких же зубах. Но кому какое дело до малых недочётов, ведь здесь не подзывают официанта для претензий и не винят шеф-повара в ошибках. Здесь слишком поздно!

Ведь десерт уже подан…

Нет… Всё же подобные банкеты оставьте умалишённым «богатеям». Простым смертным достаточно скромных трапез. Не нужно изысканных столовых приборов и подносов, украшенных серебром и златом. Расписных меню, романтичной атмосферы одиночества, душистых трав или игристого алкоголя, усиливающего аппетит, – всего этого не нужно. Нам, простым смертным, и приглашение простое, а чаще запоздалое. Малые весточки без каких-либо конвертов и чарующих духов, что мешают в башнях алхимики днями напролёт. Порой это лишь устное приглашение из уст седоватого лекаря. Он, неказистый на вид мужичок, что орудует ножом, словно бравый воин мечом, без зазрения совести и фальши скажет: «Время пришло, пора». А может, и не скажет, быть может, твои страдания не больше чем вера в проклятия болотных шаманов. Но если ты так боишься опоздать, если боишься упустить хоть какую-либо важную деталь, тебе на помощь придёт изобретение дворфов. Это маленькое чудо, состоящее из стрелок и крохотных шестерёнок, всегда подскажет во сколько. Мудрые звездочёты тоже не останутся в стороне, гоняясь за интригами богов небосвода, пускай и не всегда точно, но подскажут когда. Всё это свойственно простым смертным. Люди, эльфы, дворфы, гномы – никто не брезгует обычной смертью. Даже поганым гоблинам и оркам, даже им она знакома. Так чем же я хуже? Чем?! Тем, что я вождь деревни на окраине королевства, или тем, что стою на передовой плечом к плечу со своим храбрым войском? Смерти нет дела до выбора профессии, она искренне любит фермера, лесоруба, мага, алхимика и даже воина. И пусть на поле боя мы не раз разминулись, пусть едва расходились на перепутье, я никогда не искал с ней личной встречи, не жаждал посмертной славы и красивых речей в свою честь. Так скажите на милость, вы, проклятые мной здесь и сейчас боги, какие только есть в этом аду, почему моя смерть шагает под звуки трубы, да по красному ковру?!

Почему в сталь моих доспехов вгрызаются пальцы родного брата? Чем я заслужил его до безумия жадный на убийства взгляд? Эти влажные глаза, что мечутся огнём из угла в угол. Это может показаться трогательной сценой утраты самого близкого сердцу человека, но лишь со стороны. Брат, в тебе умер актёр, но готов держать пари, где на кону моё мужское начало, что и его ты лично спровадил к богам загробия. Тебя всегда выдавали подрагивающие в уголках губы, что едва-едва не расплываются в блаженной улыбке, словно у косаря в конце тяжёлого рабочего дня. Не зря же тебя прозвали жнецом душ. Твой ненасытный, бегающий по адскому полю боя взгляд, кричащий: «Ещё, ещё, ещё!». Вот только больше не будет. Настали последние секунды моей жизни, и для их подсчёта не нужно никаких ухищрений народа из пещер. Вот он я на последнем издыхании, а вот и конец красной дорожки, протяни руку – и почувствуешь её нежный ворс.

Своё начало она берёт от края, где восходит солнце. Стоило открыть глаза, как привычный мир навсегда канул в небытие. Если отбросить важный поход на гнездо гоблинов в середине дня, то на первый взгляд это было обычное утро. Как и раньше, на моей руке сладко спит любимая сердцем жена, как и раньше, я с замиранием дыхания хотел насладиться игрой солнечных лучей на её роскошных локонах. Но вместо привычных глазам танцев света, повсюду простиралась пыль. Она была везде и неустанно следовала за взглядом. Пускай тонким и едва заметным слоем, она захватила всё пространство в моём доме. Мне хотелось списать всё на неполное пробуждение, проморгаться и протереть глаза. Но минутой позже, когда мои веки набухли до красноты, когда по щекам потекли слёзы, я подскочил с кровати, охваченный паникой. Позабыв о любимой, я мчался в умывальню, не слыша её обескураженного и испуганного голоса. Пыль была повсюду, но ей оказалось этого мало. Сколько ни стирал её с зеркала ладонью, мокрой тряпкой, обливал водой, но итогом были лишь грязные разводы. Как умалишённый, втирал в себя мыло, но добился лишь сочащейся кровью разодранной кожи. Позже станет известно, что клятая пыль видна лишь мне, но это будет позже, а сейчас…

Сейчас, необъяснимо как, перед глазами зависла картина всего, что находится за спиной. Повинуясь страху, я развернулся, и кожу на затылке обжог холодный взгляд, мой взгляд. Дотошно рассматривая свою шею, я вижу, как вздымаются едва заметные волоски. Подчиняясь цепной реакции, словно маленькие сурикаты, они устремлялись ввысь друг за другом, сигнализируя об опасности. Сработал инстинкт, отточенный в битвах: быстро развернуться, шаг назад, перевести вес на заднюю ногу, создать мощную опору, и так далее, и так далее, и так… Я смотрел на отточенные действия в полном спокойствии, не удосуживаясь даже пошевелиться. Я отпрыгнул в сторону, не веря в происходящее, а я застыл безжизненной статуей. Моё лицо исказилось паникой, ужасом и страхом, ну а я даже не повёл бровью, продолжая смотреть на себя с некой жалостью. Я всем сердцем хочу сказать – моё отражение, но там и здесь я. Там и здесь… Две разные картинки перед глазами. Там и здесь… Совершенно разные чувства, разные ощущения, разные звуки, эмоции. Но там и здесь сложились в одну память: моя жизнь оборвётся на закате боя.

Я знаю это, так как пережил сегодняшний день. Не просмотрел, не услышал рассказ или где-то бегло прочитал сценарий. Я умирал точно так же, как умираю сейчас, смотря в жадные на убийства глаза родного брата. Никакой предсмертной киноленты прожитой жизни. Все её кадры я увидел тогда, перед зеркалом. Я видел, как сделал первый шаг, видел старых и покинувших меня друзей, видел первого побеждённого врага, как встретился с любимой и нашу первую брачную ночь. Там, у зеркала, воспоминания прошлого сменились на будущие. Как лживая змея отдаётся предателю за моей спиной, как вынашивается план, как подливают медленно действующий яд в похлёбку перед боем и как умелым движением когда-то дорогой сердцу человек незаметно наносит рану, что спишут на отравленный меч врага. Всё проделано гладко и без свидетелей, распознает ложь лишь судмедэксперт, да где ж его найдёшь в наше время? Но главной загадкой остаётся причина всего озарения. Как ни старайся, а похлёбку я съел, даже добавки просил. Смешно, но не спасла даже клятая пыль, что перемешалась с едой в мутную жижу с первой ложкой. Сколько ни старался отвертеться, а блудницу поцеловал, обнял неродных, как оказалось, детей и пообещал вернуться домой живым. Зачем всё это стало ясным?

Веки постепенно стали слабеть, пошли последние мгновенья. До ушей стали доноситься стоны и слёзы верных товарищей. Сил нет, чтобы сказать: «Ну не плачьте, братцы! Как полководцу мне отрадно, но знали бы вы, насколько поганят момент потёки пыли и слёз по щекам». Эти влажные глаза, что мечутся огнём из угла в угол. Вот от них я искренних слёз ни за что не дождусь. Они – ненасытная поролоновая губка, впитают всё без остатка. Как же греет душу мысль: я вижу их в последний раз! Тело едва дрогнуло, веки сомкнулись, а стоны и всхлипы стали постепенно глохнуть в пустоте.

Вот и всё, десерт подан…

Но прежде чем кануть в небытие, я неистово кричу в пустоту: «Судмедэксперт, кинолента, поролон и прочее, что это такое?!»

***

– Что это такое?! – неистовый вопль обрушился на стены конференц-зала консалтинговой компании. Так своё недовольство нынешним положением обозначил главный руководитель проекта. Сверкая яростью в глазах, он переводил взгляд с одного руководителя отделения на другого. Не дождался ответа, и его рука взмыла, сжимая ладонь в грозный кулак, чтобы с новой силой вдолбить прежний вопрос в окружающее пространство. Чмяфк – под собственным весом прижалась к столу ладонь, и еле-еле, практически шёпотом, главрук произнёс: «Что это такое?»

Зал мгновенно залило тишиной. Её безжалостный поток порывался заполнить каждый угол, каждый сантиметр свободного пространства. От пола до стола, от стола к горлу, к груди, дальше ноздри, уши и, наконец, заветный потолок. Секундная стрелка в одиночестве совершала свой марафон. Минута сменялась новой, та – следующей, и казалось, что так будет продолжаться вечно. Но внезапно повисшее молчание всё так же внезапно сменилось общим бормотанием под нос.

«Эй-эй-эй, мне сейчас не показалось?», «Железный Марк, ты или это?», «Я сплю, или это вы так неудачно шутите?» – жужжало по разным углам.

– Заткнитесь… – сквозь зубы прошипел руководитель.

Как и раньше, зал вновь стал бесшумным «аквариумом». На миг почудилось, что время для морских гадов в безмолвном пространстве нашло свой покой в вечной мерзлоте.

Кому-то стало страшно, кто-то впал в ступор, но были и те, кто с замиранием сердца наблюдал и ждал кульминации. А как же не ждать? Ведь не каждый день акула бизнеса превращается в рыбу-клоуна. Но Марка это редкое природное явление волновало меньше всего. В его голове бушевал смерч из мыслей, где в эпицентре неподвижно замерли воспоминания о собственной смерти на поле боя. Но по мере набора сил и скорости то здесь, то там проносились новые обрывки воспоминаний: предательство брата, прощальный поцелуй жены, слёзы солдат. Всё дальше и дальше, всё быстрее, всё больше они заполняли сознание. Маленькие и большие, старые и новые, они с грохотом сталкивались между собой, образуя необъятную кучу. И где-то там, на самой кромке этого безумия, с дикой скоростью и воем проносились значения слов: кинолента, судмедэксперт, поролон.

– Какой, к чёрту, поролон?! – в истерике завопил главрук.

«Кажись, это… Съехал наш начальник окончательно», – обхватывая руками голову и постепенно вжимая её в плечи, подумал пиар-менеджер.

Сидевшая рядом девушка из бухгалтерии боязливо развернулась к подруге. В её ошарашенных и потерявших надежду глазах заметались слова: «Ирка, хрен с этой сотней и спором, что он долго не протянет! Нам бы живыми отсюда уйти!»

Подобные мысли множились не переставая. Они наслаивались друг на друга одна за другой. Одна за другой, за ней другая, а там уже следующая. Плохие, жалостливые, злорадные, истеричные и гнилые, одна за другой, одна за другой… Но какой бы мысль ни была по своей природе, лицо её хозяина всегда было искорёжено гримасой страха и растерянностью, ведь никто не…

«Я вижу, что их лица искорёжены, слышу всё, о чём они думают, благодаря тебе! И в этом главная проблема! Кто ты? Чей это голос?!» – уже про себя, но по-прежнему истерично срываясь, продолжал Марк. Ему хотелось крушить, ломать, взять стул и разнести к церберам окно. Но всё та же внезапность оборвала поток буйствий. Едва заметный стук, казалось, ворвался раскатом грома в помещение, а вслед за ним ушло нырнула в проём миниатюрная секретарша, держа в руках стальной серебристый поднос. Но стоило ей едва пролепетать: – Простите, ваш… – как смерч в голове главрука вновь начал своё шествие. Всё встало на свои места. Буква к букве, за ними строчка за строчкой. Кадр за кадром побежали новые воспоминания по извилинам. Уже полностью не контролируя себя, Марк щёлкнул пальцами и надменно произнёс:

– Неужели это мой двойной кофе?

– Что? – вспорхнула ресницами секретарша и вмиг вернулась на землю. – Ваш двойной кофе подан, как вы и просили.

Раздался истерический хохот, его сменил кашель, а после застывший на миг главрук резко развернулся к бедняжке лицом и высушенными на эмоции досуха губами спросил:

– А десерт?

Девушка отшатнулась назад, инстинктивно прикрывая лицо подносом. Воздух моментально заполонила игра фарфорового ансамбля. К нему на помощь поспешили горячие капли кофе. Словно вернувшись в прошлую жизнь кофейного зерна, они хаотично забарабанили по гладкому и намытому паркету. Так показалось каждому сидевшему в том зале, кроме Марка, для него капли не издали ни звука. Поганая пыль, что никуда не делась с прошлого раза, поглотила всё без остатка. Едва ансамбль отыграл свой этюд, как глаза присутствующих устремились к пирожному, что лениво съезжало по подносу. Всё ближе и ближе к его кантику. И вот, замерев на незримую долю секунды, словно прощаясь, оно сигануло вниз, ни о чём не жалея. Чмяфк.

– И-и-и де-де-десерт тоже… – заикаясь, произнесла секретарша, – п-п-подан…

***

Веки старались прижиматься друг к другу, как можно сильней. Тем временем нос морщился от недовольства, утягивая за собой губы, а рука инстинктивно закрывала лицо. Проделав нехитрый ритуал пробуждения, нагая Элис уселась на край королевской перины. Мир, как и содержимое желудка, без зазрения совести качало из стороны в сторону. «Неужели морская болезнь от путешествий в «аквариуме»?» – скрежетали мысли о череп.

– Какая, к чёрту, морская болезнь, какое ещё путешествие?! – запинаясь и смазывая окончания слов, она проклинала богов, обхватив стонущую голову руками.

– Да я пьяна… – избежав сложных умозаключений, Элис резко выгнула спину струной. Глаза метались, словно загнанный в угол пожаром зверь.

– Пьян. Я пьян! Не пьяна, а пья-я-я-я-ян! – в истеричном цикле повторяла девушка. Руки забегали по телу, ища подтверждения непоправимому. От прикосновений нежная и чувствительная кожа покраснела, тело обдало жаром, что сменился холодком от семенящей дрожи. Мягкая и упругая… Большие – нет, не груди – глаза, словно блюдца, устремились вниз. Они начали своё путешествие с внезапно новых приобретений, спускаясь всё ниже и ниже, минуя плоский до неприличия для воина живот, отведённую природой опустошённую делянку, заканчивая местом разграбленной святыни.

– Эй, эй, эй! – набирала обороты истерика Элис. – Какого хрена, точнее где он?!

Едва отдышавшись и не до конца отойдя от шока, она стала вертеть головой, чтобы осмотреться и оценить обстановку. Большие королевские покои. То здесь, то там красовались изысканные украшения, обрамленные золотом, серебром и другими драгоценными металлами. С потолка свисала до неприличия огромная хрустальная люстра. «Изумительная работа», – восхищалась Элис. Чистейший хрусталь в полной красе передавал танец языков пламени свечи. По золотому каркасу, минуя друг друга, пробегали то яркие всполохи, то «актёры» теней. Элис была готова навечно отдаться столь завораживающему представлению, но стоило ей погрязнуть в наслаждении, как хрусталь и золото покрылись пылью. Как и раньше, треклятая пыль не знала конца аппетиту. Вдобавок к ней, весь свет, все вещи в комнате, всё пространство обрели не то коричневые, не то кофейные оттенки.

– Это уже выходит за рамки любого кошмара, хуже быть просто… – она не успела договорить. Двери в покои раскрылись настежь под мурлыканье мужчины в шёлковом халате.

– Элис, милая, любовь моя! – начал тот. – Я больше не могу ждать!

Игриво скидывая халат, он медленно приближался к девушке.

– Элис, твоя неземная красота, твои шарм и обаяние стали аперитивом для моей души. Ты настояла на традициях непорочности до самой свадьбы, и я согласился. Я ждал и жаждал, терпел и мечтал. И вот, наконец, наконец, когда наши узы скрепил священник, когда «завтрак» торжеств сменил «обед» торжества и поздравлений, а его, в свою очередь, «ужин» бальных танцев и веселья, настало время самого желанного и прекрасного!

Элис захотелось быть съеденной цербером. Да хоть кем! Любым монстром. Только не это! Душа протестовала и разрывалась, а тело полнилось страстью и жаждой запретного нектара. Принц обхватил её руку своими ладонями, поднёс к губам. Закрыв глаза от удовольствия, сладко поцеловал дрожащие кончики пальцев, томным голосом прошептав:

– Наконец-то настало время «десерта»!

***

Я проснулся от собственного крика. Холодные и липкие струйки пота бежали по спине, раздражая горячую кожу, сердце отчаянно стремилось покинуть грудь, а губы едва успевали хватать воздух.

– Что случилось? Тебе приснился кошмар? – встревоженным тоном, но с лаской и заботой спросила любимая жена.

– Да, да, да... – сбивчиво бормотал я себе под нос, – всего лишь сон, ужасный, но сон.

Последние слова сорвались так легко, словно огромный валун с горы, сминавший все преграды на пути.

Отдышавшись, я ощупал ладонью горячий и липкий лоб и невольно звонко засмеялся. Как маленький ребёнок. Что он, что я, гогочем сами себе, радуясь непонятно чему на диво окружающим.

– Милый, всё хорошо?

– Да, всё просто отлично! – проголосил я, не скрывая детской улыбки, и поспешил стереть руками остатки кошмара с лица. – Знаешь, даже самому заклятому врагу не пожелаешь пережить то, что довелось мне, пускай и во сне!

– Да-а-а-а? – удивлённо протянула она. – Я бы с радостью послушала, но, к слову, о твоих врагах, тебе следует вновь ложиться спать, ведь завтра ждёт поход на гнездо гоблинов. Войску нужен сильный и здоровый командир, способный мыслить трезво и хладнокровно, а для этого необходим здоровый сон!

– Ты права. Думаю, рассказ о кошмаре подождёт до завтра, не забыть бы только.

– А лучше забыть! – с этими словами она прижалась грудью к моей руке и сладко поцеловала в щёку. – Завтра тебе понадобится много сил как физических, так и духовных, а значит, нужно выкинуть лишнее из головы.

Я прижался губами к её шелковистым волосам, дивясь мудрости и заботе моей благоверной.

– Как же мне повезло с тобой! Всё же боги небосвода благословили меня, когда связали мою судьбу с твоей! Надеюсь, они также будут щедры и на сладкий сон для тебя!

– И тебе добрых снов, – уже засыпая, буркнула она в моё плечо.

Закинув свободную руку под голову и уставившись в потолок, я глубоко вздохнул. Какой там, к оркам, сон, когда мысли отплясывают буйный танец: «Всё хорошо, кошмар закончился, я дома!» Никаких предательств, смертей, голосов в голове, и тем более развратных мужиков, желающих моего тела. От последнего с кончиков волос до самых пяток пробежала холодная дрожь. Ну уж нет, хоть я и готов был отдать своё мужское начало на отсечение, размышляя о брате, но не до такой же степени! Фух… Подобное и правда стоит забыть! Выкинув все мысли о кошмаре, я попытался повернуться к любимой, чтобы вдоволь насладиться её тёплыми объятиями.

Я попытался, но... Рёбра захрустели, обещая разворотить лёгкие, адская боль сжала грудную клетку, и я заорал что было сил. Хрипя и давясь кровью, я повернул голову набок, где на моей руке крепко посапывала любимая сердцу жена.

– Твою мать!.. – вырвалось сквозь стиснутые до скрежета от боли зубы.

А что ещё я должен был сказать? На руке лежал полудохлый псевдопёс. Раскрыв пасть на уровне моего носа, он испускал предсмертные вздохи. Смрад и вонь из утробы твари силком вытащили содержимое желудка наружу. Мир потерял свою резкость, утопая в слезах, с губ стекала склизкая и липкая желчь вперемешку с не до конца переваренным сталкерским завтраком.

«И это чудовище я обнимал и целовал в щёку?!» – истерично струились мысли, а вместе с ними и вторая волна содержимого желудка.

Сзади послышались медленные и тяжёлые шаги. Перед взором предстала уродливая морда с маленькими горошинками, горящими от ярости и голода. Контролёр… Безжалостная и хитрая тварь. Он схватил уродливой конечностью пса за бок и, не церемонясь, стащил с моей руки. Пёс взвизгнул не то от радости, что мучениям конец, не то от страха потерять жизнь. Тело вновь обдало болью, глаза стали закатываться, но в забвение я так и не провалился. Насильно держит в сознании жертву до конца? Значит пёс сейчас, наперекор всем законам, воет разодранной глоткой, пока его потрошат заживо. Вот же с**а, тебя мама не учила не играть с едой?! Мало тебе оставить меня напоследок, так ещё и ослабил пси-воздействие, чтобы промариновать перед трапезой. Зона, чёрт тебя бери, вот откуда эти вечные грязь и пыль, здесь, в принципе, никогда чисто и не было. А повсюду кофейный свет – не больше чем серое небо сквозь помутневшие от боли и залитые кровью глаза. Никакая я не акула бизнеса в крупной консалтинговой компании, и уж тем более не предводитель войска и глава деревни на окраине королевства. Всё это дело рук контролёра, беспощадного пси-монстра… Брат-сталкер частенько трепался в баре: «Эта тварь внушает человеку видения о самых тайных его желаниях». Ха-х… Ну да, все мы в детстве мечтали быть героями фэнтези-мира. Учась на ЮрФАКе, я видел себя во главе руководства крупной фирмы. А в итоге… А в итоге стал сталкером, что бесславно подохнет в желудке хитрой твари… Одно в голове не укладывается, когда это я мечтал, чтобы меня поимели в королевских покоях? Ай… ну его, зона забери, сейчас это неважно, вот закончит контролёр с псинкой и перейдёт к самому сладенькому. От этих мыслей в улыбке невольно расплылись губы. Разламывая застывшую корочку из желчи и крови, они обронили мои последние слова: «К десерту…»

***

Сколько ещё раз я должен умереть или очнуться неведомо где? Десять, двадцать, больше сотни? Я уже сбился со счёта, да и особо не считал после смерти в зоне. Казалось, уже всё встало на свои места: контролёр, пси-видения и прочее, но нет. Я открывал глаза в заброшенных замках, на полях адских битв, в ухоженных и любящих домах. На воде, в воде, на земле, в земле, под землёй, на небесах и даже за их пределами. Каждый раз новое место, новые знания, слова, люди, тело, ситуация. Неважно, оставался ли я один наедине со своими мыслями, или моим попутчиком был неизвестный голос, всегда и везде меня ждал новый мир. Неизменным оставались лишь две вещи. Первая: повсюду была поганая пыль, но к ней я привык. Если не обращать на неё внимания, она и вовсе пропадала из виду, к тому же кофейный оттенок постепенно слаб, а в конце пути полностью исчезал. Куда больше была вторая проблема, тот самый конец пути.

Эти бесконечные круги ада… Как бы я себя ни вёл, что бы ни говорил, куда бы ни стремился, раз за разом кошмар повторялся по одному и тому же сценарию. Он всегда начинался у зеркала в моём доме и всегда заканчивался там же, но уже по ту сторону. Всё верно, тот обжигающий взгляд в собственный затылок, то зеркальное раздвоение – всё это начало и конец моих истязаний. Здесь, посреди пустой комнаты. Здесь, где голые стены окрашены одиночеством. Здесь, где нет окон, дверей, нет мебели и хоть каких-либо намёков на что-нибудь. Лишь я, до одури проклятое мною зеркало и тусклая лампочка в патроне на проводе. Да и та, непонятно по чьей щедрости, молчаливо болтается под потолком и, быть может, даже в глубине своей стеклянной души смеётся над примелькавшимся ей путником. Если так, то пусть смеётся, с неё хотя бы есть толк.

Но сколько я ни рассуждал, ни ломал голову, так и не понял. Почему каждый раз мои воспоминания исчезают бесследно? Да, их часть остаётся видением о будущем, но лишь часть. Сейчас я смотрю на себя по ту сторону зеркала, испуганный, ошарашенный и не знающий, что делать. По ту сторону я узнал тайну предательства жены и брата, узнал, что вскоре умру, узнал как, но не более. И так раз за разом. Но зато я рад, рад, что остался «цел» в той спальне и что по-прежнему не вкусил собачьих губ, хоть страсть целовать «жену» в ту ночь была ой как велика! Какая маленькая радость жизни… Что ж, как и положено, я отыграл свою роль без эмоционального истукана, а на том конце я вовсю уже знаю ход событий. Ещё пару секунд, и всё начнётся по ново…

Земля под ногами затряслась, тело опрокинула мощная струя воздуха, мир завертелся перед глазами, разум поплыл.

***

Главный конструктор ведущего КБ по развитию информационных технологий СССР Сидоренко стоял, прижавшись спиной к кирпичной стене.

– Гражданин Сидоренко, за попытку срыва операции НИЦШЕ Верховный Суд приговорил вас к расстрелу, – начал свою речь генерал Костромин.

Слова, слова, слова… Они отскакивали от зубов не хуже, а то и лучше любого попрыгунчика, встретившего преграду. Такими зубами, острыми, словно акульи, только и остаётся что разрывать добычу. Белые и острые. Подрагивающие от плохо замаскированной строгостью улыбки губы даже не пытаются их скрыть. Слова, слова, слова… Только чхать хотел на них Сидоренко, ему абсолютно не было дела до приговора.

«Идиоты, – думал он. – Вы хоть знаете, к чему приведёт приёмка этой сырой системы…»

– Заряжай! – донеслось до ушей конструктора.

«Наговорился наконец-то, ну и чёрт с вами!» Его рука скользнула по гладкой стене, а вслед за ней и взгляд.

«Интересно, а это точно кирпич?» – задался бесполезным вопросом конструктор. Так бывает, когда человек полностью разочаровался и потерял какой-либо интерес в жизни.

«Что-то я не чувствую швов между блоками, словно литая и идеально обработанная цементная стена! А её ярко-красный цвет? Это состав такой или же стены так жадно впитали кровь расстрелянных? Да таким ровным слоем, что аж диву даёшься!»

– Целься! – прервал рассуждения палач.

– Последнее слово, изменник родины? – широко улыбнулся генерал, стараясь поддеть как можно сильнее.

– Да стреляйте вы уже! – не выдержал тягомотины Сидоренко. – Мне всё равно ждать вас в аду, какая разница, секундой раньше или позже.

– Ну мы ещё на это посмотрим, – хмыкнул Костромин, поднял руку и, не задумываясь, дал отмашку на выстрел.

Выстрел прозвучал, но окутанная пороховыми газами и пламенем пуля навсегда замерла в воздухе. Сидоренко по-прежнему стоял возле стены, но уже облокачиваясь на неё левой рукой. Правой же он потирал лоб, массируя виски дрожащими пальцами.

– М-м-мать твою, что это сейчас было? – простонал конструктор. – О… голос, ты вернулся! – уже как-то по-детски, с добротой и совсем без иронии сказал он.

Ещё пару минут он проводил свой ритуал массажа для полного утоления боли в голове, а после направился к изваяниям. Он обошёл пулю вокруг, всматриваясь в её очертания.

– Удивительно… – выдавил из себя конструктор. – Каждое облачко дыма, каждый язычок пламени, и даже обтекающий воздух вокруг пули, всё замерло в единую композицию искусства!

Налюбовавшись вдоволь, приговорённый окинул взглядом своих палачей.

– А вот вы уродливы! Нет, солдат ещё ничего вышел, а ты! Ну что ты смотришь на меня с такой ненавистью? Ладно солдат, он выполнял приказ, не исполнив который, встал бы рядом, но ты-то не то что с жалостью, с диким желанием хотел моей смерти в этом мире. Нет, ты не подумай, я здесь впервые и знать тебя толком не знаю, даже зла не держу, просто в душе, неоткуда возьмись, рана свербит, как смотрю на тебя…

– Долго ещё паясничать будешь? – раздался голос откуда-то из-за стены.

От неожиданного вопроса Сидоренко подпрыгнул так, что едва не влетел в навеки застывших палачей.

– Голос, ты? – сглатывая слюну и чувствуя, как ширятся зрачки бегающих по сторонам глаз, выдавил из себя конструктор.

– Нет, не он, от него ты ответа никогда не дождёшься, он по природе своей не сможет тебе ответить. Ладно, хватит сотрясать воздух, вернись туда, где стоял в момент расстрела, повернись направо и пройди примерно метров пятьдесят, там в стене будет нечто похожее на проход.

– С чего бы мне те…

– Нет, ты, конечно, можешь так и стоять истуканом, рассматривая других истуканов, – колкостью оборвал на полуслове конструктора застенный голос.

– Ха-х, тоже мне шут нашёлся, – парировал Сидоренко. Но, покачавшись с ноги на ногу, пускай и медленно, с недоверием, но всё же пошёл согласно указанной инструкции. Все примерно пятьдесят метров он прошёл, прислонив ладонь к стене. «Идеально ровная поверхность, – крутились мысли в голове. – Нет, это не бетон, нет ни трещин, ни сколов, а они будут со временем после любой обработки, да и выкрашена она странно. То, что это не кровь, и так понятно, уж больно ровно лёг слой, да и где столько жертв найти на такую-то дуру! Она же вон!» – он посмотрел влево, стена уходила бесконечно далеко вперёд, вверх – та же история. И только справа имелся не то разлом, не то вход, но даже после него стена по-прежнему не имела краёв, уходя за горизонт. Встав по центру разлома и рассматривая непроглядную пустоту, он на миг задумался: «Странно, раньше каждый круг начинался одинаково. С моего утреннего пробуждения, а тут внезапно расстрел, что-то новенькое».

– Новенькое, новенькое, – уже раздражённо звучал голос. – Считай это вишенкой на торте абсурда, шагай уже!

Кровь вскипела в жилах конструктора, щёки стали такие красные, что их едва можно было увидеть на фоне стены.

– Вишенка на тортике, значит, – сквозь зубы цедилась злость. – Не знаю, кто здесь делает заказы, но лучше бы этому сладкоежке провалиться сквозь землю, когда я доберусь до него!

Выдохнув сквозь ноздри остатки злости, Сидоренко сделал шаг вперёд.

***

– Уж чего-чего, а нашей встречи я не ожидал!

– Кто ты такой, орки тебя возьми?

– Давай без ругани, ладно? Она точно не поможет тебе понять происходящего. Я расскажу всё, что мне известно, и по возможности дам ответы на все твои вопросы, но сначала представлюсь. Меня зовут Описание, и весь смысл моего существования – быть описанием этого черновика.

– Какого…

– Я же просил, не перебивай! Ладно, продолжу. Наш мир – не что иное, как самый настоящий черновик для творчества. Сюда попадают обрывки рассказов, заметки о персонажах, мысли, действия, в общем, невообразимая куча всего. Бывают даже списки покупок и дел на день, но наш мир это миновало. Именно поэтом…

– Я уже спрашивал, но повторюсь, с чего бы мне тебе верить?

– Те штуки на голове, рядом с висками – это точно уши? Сколько раз мне проси…

– Спрошу в третий раз, с чего вдруг мне тебе верить? Где доказательства, что ты не очередной бред, иллюзия или ещё что-то?!

– Как выглядит твоя жена?

– Моя жена? При чём здесь она, хватит юлить!

– Я не уклоняюсь от ответа, и всё же как?

– Ну… Она милая, добрая, ласковая и…

– Это всё не то! Какой цвет её глаз, волос, её рост? Она худая? Полная? Длинная шпала или всё же потомок карликов?

– Да как ты…

– Да как я что? Смею? Ты в курсе, что стоишь молча уже несколько минут? Готов поспорить, сейчас в твоей голове крутится примерно такая мысль: «А ведь и правда, я не помню, я не знаю, а как она выглядит?» Вижу, что я прав, перестань кивать, но позволь дать совет. Здесь, на обложке, нет сопровождающего тебя голоса с описаниями, никто за тебя не изложит твои мысли, у них нет определённого сценария, нет формы, они не появятся сами, и уж тем более я не умею их читать. С виду это кажется логичным, но на деле ты постоянно будешь уходить в себя, думая, что отвечаешь. Не забывай, пожалуйста, об этом.

– Ты сказал голос с описаниями.

– Да, это не больше чем заполняющие слова. Точка зрения, стиль от третьего лица или способ изложения для автора. Называй как угодно, суть его существования одна: описывать мысли персонажей и происходящие вокруг действия. Именно поэтому я сказал тебе, что он не ответит, он просто не может.

– Что мешает ему здесь появиться?

– Здесь мало места. Любое описание имеет вес, а точнее, занимает пространство. Обложка быстро закончится, и ему придётся городить следующие слова поверх старых, и тогда начнётся хаос.

– Да ты что? Всего-то? Разве это хаос?

– Не утрируй! Я сам не понимаю, почему ты обрёл самосознание путешествуя по рассказам.

– Мои перерождения – разные рассказы?

– Да, это не больше чем переход между разными отрывками рассказов, некоторые из них повторялись, так как их части писались в разное время на разных страницах, а ты шествовал по порядку страницы. А насчёт повторяющихся кругов, здесь всё просто. Каждый новый круг говорит о том, что истории, обрывки, заметки и прочее закончились и ты начинаешь всё сначала. Где-то ты храбрый воин деревни, где-то сталкер, где-то космический захватчик, ну-у-у, а где-то милая…

– Опустим это! Пыль, что насчёт неё?

– Это самая настоящая пыль, но не нашего мира. Нашим черновиком давно не пользовались. Мы так давно лежим без дела, что покрылись слоем пыли. А тот поток ветра, который свалил тебя наземь, и неожиданный поворот в виде новой истории говорят о том, что мы ещё нужны и что не всё так плохо.

– Может быть хуже?

– Представь себе. Черновик не единственный в своём роде. Существует бесчисленное множество подобных. Но каким-то везёт меньше, чем нашему. Чьи-то листы после долгого марания чернилами были вырваны в туалете, чтобы… В общем, просто знай, пролитый на наш черновик кофе – это ещё не самое худшее.

– Так тот кофейный свет…

– Да, это когда-то пролитый кофе. Ирония судьбы или нет, но это совпало с похожей ситуацией из одного рассказа.

– Как много ты знаешь об устройстве этого мира.

– Обложка ближе всего к полке, на которой мы лежим, ближе ко всему, что происходит за границей нашего мира. Но всего знать я не могу. Как уже сказал: я не знаю причин твоего самосознания, не знаю, что в планах у хозяина нашего черновика. Но зато знаю, что тебе необязательно возвращаться. Пропал ты или нет, миру как-то побоку, коллапса черновика не произойдёт, так что… Чего ты загибаешься от смеха?!

– Коллапс черновика, долго думал? Ладно, всё это интересно, всё это познавательно, но где здесь выход?

– Ты серьёзно хочешь вернуться? Наверное, у тебя «лёгкое» помешательство от постоянных смертей и боли, раз ты так хочешь вернуться к подобному.

– Нет, с мозгами у меня всё нормально, просто это лучше, чем торчать на богом забытой обложке и ждать из-под пера очередной строчки.

– Ты псих,

– Пролом, через который я вошёл, его нет сзади, так где же выход?

– Нет, ну точно псих! Ты внимательно меня слушал?! Я повторюсь, ты в черновике! И все твои страдания будут повторятся раз за разом, стоит лишь вернутся назад! Нормальный человек задумается, удивится, в ступор впадёт или вообще в истерику, что более вероятно, а ты ищешь выход!

– Может быть ты прав, может я псих, но после всего пережитого, после твоих объяснений, после всего этого у меня уже нет сил на истерики, нет понимаешь? Выгорела эмоция эта. Но со мной, с психом всё понятно, а что на счёт тебя? Не надоело торчать на окраине мира, ожидая невесть чего?

– Меня? Нет никакого меня вне этой обложки. Я описание, и не больше! Но если у тебя будет желание, можешь заскакивать на пару слов после расстрела, как зайти сюда, ты знаешь.

– А я после этих слов, значит, псих, да? Я, значит, дурак, раз хочу вернуться на положенное место, а ты молодец, раз такой ответственный, ничего не упустил?

– Не утрируй. Посмотри на меня, что ты видишь? Как я выгляжу?

– Ну-у-у. Ты-ы-ы. У тебя есть руки, ноги.

– Ага, ещё туловище и голова вроде есть. Повторюсь, я описание и не создан для других страниц. Нет никаких гарантий, что смогу остаться в сознании и в здравом уме, смогу сделать хотя бы шаг по своей воле, если покину территорию обложки.

– Почему?

– А ты не задумывался, почему именно ты попадаешь во все истории? Почему только с тобой произошла странность самосознания?

– Н-н-нет.

– Ты общий шаблон героев. Нравится тебе это или нет, но каждый новый рассказ или история начинались с того, что слегка корректировали тебя и окружающий мир, а после… Не заводись ты так! Ну порой не слегка, не придирайся к словам! В общем, ты шаблон, а любой рассказ – написанный сценарий до определённого момента.

– Поэтому все мои попытки что-либо изменить оказались провальными?

– Да. Несмотря на то что ты имеешь некую свободу действий, что бы ты ни предпринял, в итоге всё сведётся в изначально задуманную картину. Можешь называть это особенностью нашего мира. В черновике не всегда соблюдается порядок слов, постоянно есть правки и ремарки, в конце концов, мы – не изданная книга, где всё утверждено. Но даже здесь, если изначально было решено, что твоя любимая лежит на руке, а ты тянешься её поцеловать, значит, так и…

– О-о-о не, рад был услышать подробные объяснения, но мне пора на выход. Кстати, где он?

– Ровно над тобой. Да, ты верно поднял голову. Что? Не округляй так глаза. Я думал ты привык к мировому бардаку, выходит не все эмоции выгорели, да? Хоть мы с тобой и сборище плоских слов слева на право, страницы всё же идут снизу вверх, но высота небольшая, ты сможешь допрыгнуть до полей. Кстати, не знаю, вновь ирония или нет, но ты попал сюда через бракованные поля, та стена – это красные поля страниц, а тот проход – просто фабричный брак.

– Выходит, что не все… Надо же, мир и тот бракованный… А к бардаку-то я привык, как и к тому, что стиль у хозяина дневника отвратный, да и слог частенько пляшет.

– Тоже заметил?

– Ещё бы… Ладно, бывай, Описание, быть может, изредка, но зайду…

– До скорой встречи! Учти, я буду наблюдать со стороны. Пламенный привет от меня псинке и тому страстному парню.

– Вот с**а! – выругался Сидоренко, выходя из пролома. – О голос, привет!

Конструктор вновь подошёл к застывшим изваяниям. Окинув статуи довольным взглядом и покачав головой, подвёл итог: «Эх, всё-таки хороша композиция!»

Простояв несколько минут в блаженном созерцании, Сидоренко неожиданно стукнул себя по лбу ладонью.

– Вот же ж… Я совершенно забыл спросить, что за фетиш с десертом творится в конце каждой истории! Да к тому же я теперь не знаю, как вернуться в самое начало. Ха-х, видимо, всё-таки придётся взглянуть на новые подколки...

Сидоренко вновь прошёл по уже известному маршруту. Встав у границы пролома, он на какое-то мгновение замер, ворча себе под нос:

– Ну что ж, вперёд или вниз с повинной. Ай, раздери его цербер, просто иди.

Он занёс ногу для следующего шага, как вдруг в самый край земли вцепилась рука Описания.

– О-о-о, – протянул Сидоренко, – а голос-то тебя знает, – он наклонился вниз, чтобы протянуть руку помощи новому знакомому. – Неужто передумал или стало ску…

Конструктор резко выпрямился, делая шаг назад. Из проёма на него смотрели обезумевшие от страха глаза. Глаза, что можно увидеть лишь у спасавшего свою шкуру. Мир вновь затрясло, но в этот раз с куда большей силой. Сидоренко вновь потерял почву под ногами и опрокинулся на спину. Уши заложил оглушительный не то треск молнии, не то раскат грома. Потирая ушибленную спину, конструктор встал, чтобы осмотреться и узнать, что произошло. На границе разлома в самый край земли до сих пор вгрызались пальцы руки, оборванной по запястью, а вот её хозяина и след простыл. Потянуло слабым запахом дыма жжёной бумаги. Но в этот раз глаза были спокойны, сердце билось в привычном ритме, словно так всё и должно быть. Лишь маленькая мысль засеменила в голове. Нет, не о том, куда бежать или как спасаться, не о том, что произошло или куда пропало Описание. Маленькая мысль: «Десерт подан…»