Рысь

Я приехал в деревню Таежная Глушь, чтобы отдохнуть от городской суеты и порыбачить в местных озерах, которые славились своей чистотой. Места здесь глухие, таежные: до ближайшего города нужно целый день добираться по разбитой дороге, по которой даже трактор проходит с трудом.

Дни напролет я просиживал в лодке в компании двух своих деревенских приятелей – вечно пьяного и оттого вечно веселого Кольки и серьезного, скупого на лишнее слово Сашки. Иногда я оставался на берегу один на один с удочками и поплавком, наблюдая за которым, я терял ощущение времени.

- Эй, городской! – окликнул меня сзади задорный женский голос. Я обернулся. Передо мной стояла молодая, изумительной красоты девушка. Густая волна распущенных светло-русых волос падала ей на плечи, сквозь свободное платье можно было разглядеть ее гибкую и стройную фигуру. Но вместе с тем было в ее облике что-то загадочное, колдовское: выражение ее лица не столько привлекало, сколько привораживало, а зеленые глаза, казалось, заглядывали в самую душу. Я ошарашенно смотрел на нее, не находя, что сказать. Она заметила мое смущение и громко расхохоталась:

- На природу из города потянуло? Или хороших невест не осталось? Им ведь условия подавай: дом, дачу, машину… Говорят, сейчас модно из деревни невест себе привозить.

Не успел я сообразить, что ей на это ответить, как она, снова расхохотавшись, повернулась и пошла прочь.

- Что, Маринка к тебе приставала? – спросил подошедший Колька.

- Почему приставала? Просто поговорили, - невольно защищая ее, ответил я.

- Ты смотри, будь с ней поосторожней. А то неладные дела с ней происходят. Наши парни из-за нее будто с ума сходят. Сейчас сразу двое на нее виды имеют – Аркаша и Серега, ты их не знаешь. Сама-то Маринка вроде с Аркашей любезничает, да только Серега уж больно из-за этого злой ходит: мужики боятся, как бы чего плохого не сделал. А кроме этого, ходят о ней всякие разные слухи… Тут дело нечисто.

- Какие такие слухи?

- Да дед Егор, самый старый из нашенских мужиков, говорит, будто Маринка в рысь обращаться умеет. Чушь, конечно – из молодых никто в эти байки не верит. Только если как следует пораскинуть мозгами… У нас многие уже к ней женихаться пытались, только ничего хорошего из этого не выходило: как начнет парень ходить у нее в женихах, так обязательно что-нибудь с ним приключится – то в тайге пропадет, то зверь какой-то неведомый его задерет.

- Что за зверь?

- Да по всем приметам выходит, что как раз рысь. Только рысь побоится к селу подходить: она тварь хитроумная, от людей держится в стороне. А эта зверюга забирается прямо в деревню. Наутро находят растерзанного жениха: лицо в крови, кишки наружу. А самого зверя и след простыл: никто и в глаза не видел.

- И вы думаете, будто Маринка…

- Да нет, мы-то не думаем. Только все-таки есть в ней какая-то сила: то ли колдунья она, то ли ведьма…

Солнце едва успело взойти над верхушками дальних сосен, а я уже лежал с открытыми глазами и слушал, как на улице голосят бабы и галдят растревоженные мужики. Вставать в такую рань не хотелось, но я все же оделся и вышел узнать, что случилось. Дверь Аркашиного дома была распахнута настежь, вокруг столпился весь местный народ. Окровавленное тело самого Аркаши лежало в сенях в какой-то странной, неестественной позе.

- Вот, полюбуйся! – хмуро сказал мне Колька, от которого с самого утра разило опохмелом. – И этого зверь задрал. Дверь на крыльцо была заперта изнутри. Запор у него железный, снаружи такой не откроешь. Зато окно на ночь он оставил открытым. Через него рысь и впрыгнула.

- Следы! Есть следы! – закричал с улицы дед Егор.

На дереве, растущем перед самым окном, отчетливо виднелись отметины звериных когтей. Следы вели вверх и терялись в густой листве.

- Куда ж она делась? Спрыгнула, что ли? Или по крышам перебралась? – сокрушался Егор, силясь догадаться, как зверь ушел из деревни. – Взялась словно бы ниоткуда и пропала будто бы никуда!

- Ну, будет теперь Сереге раздолье! – шепнул мне на ухо Колька. – Нет больше его соперника. Маринка ему достается!

- Это еще как сказать! – возразил Сашка, с шумом и грохотом подкативший на тракторе. – От такой невесты лучше держаться подальше.

Они долго, с азартом судачили, а потом взяли деда Егора и прямо на тракторе поехали к лесу, чтобы отыскать след на опушке.

В один из дней я засиделся на берегу далеко заполночь. Ночной лес был полон таинственных звуков: шелест, шорох, шуршанье слышались отовсюду. Иногда вдруг раздавался какой-то треск или крик неизвестной птицы: мурашки бежали по коже, как в первобытные времена, когда человек отвоевывал себе право на жизнь у пещерных медведей и саблезубых тигров.

Было уже три часа ночи, когда я наконец собрал удочки, загасил костер и двинулся по едва заметной дороге домой. Лунный свет бросал призрачные отблески на тропинку, ведущую через лес. Справа и слева стояли столетние кряжистые дубы, которые казались во тьме великанами, поджидающими одинокого путника. Между их огромными стволами виднелась только таинственная темнота, в которой ничего нельзя было разглядеть, и оставалось лишь гадать, кто скрывается в этой непроглядной чаще.

Неожиданно прямо передо мной мелькнула какая-то тень. Я резко остановился и замер. В темноте разглядеть движущееся существо было почти невозможно, но я все же заметил непривычно большой кошачий силуэт, изогнувшийся, как перед броском. Рысь бесшумно вскочила на дерево, забралась по стволу наверх и закарабкалась по толстым сучьям, шелестя и осыпая меня дождем листьев. Откуда-то сверху на меня глянули два светящихся немигающих глаза. Зверь смотрел пристально, не отрываясь, и по этим холодным кошачьим глазам невозможно было предугадать, что произойдет в следующее мгновение: то ли он бросится сверху прямо тебе на плечи, то ли отвернет в сторону свои сверкающие глаза и скроется в темноте.

Рысь нависла прямо над моей головой. Наверное, нужно было спасаться или пытаться хоть как-нибудь защититься, но я настолько оцепенел, что не догадался даже схватиться за раскладной нож, лежавший в кармане.

Между тем зверь спустился на землю, подкрался ко мне и замер, словно готовясь к прыжку. Его гибкий кошачий силуэт, готовый в любое мгновенье совершить яростный бросок, выдавал прирожденного охотника. Рысь приблизилась ко мне, постояла немного, словно раздумывая о чем-то, а потом вдруг метнулась в сторону и пропала в вязком подлеске.

В мгновение ока страшное видение сменилось обычной ночной тишиной: лишь трещали кузнечики где-то в траве, да время от времени ухала далекая птица. Первые минуты я не решался пошевелиться, но затем ноги сами понесли меня по тропинке, и вскоре я уже не шел, а бежал изо всех сил, желая только одного: как можно быстрее добраться до человеческого жилья.

Тесная комнатка, которую я снимал в доме Колькиной тетки, показалась мне верхом роскоши. К деревенскому колодцу я вышел только после полудня. Голова трещала после нескольких часов беспокойного сна, во время которого меня не переставали мучить кошмары: то сразу со всех сторон на меня начинали сверкать сотни хищных кошачьих глаз, то что-то огромное, тяжелое и упругое наваливалось мне на горло и начинало душить, не давая вздохнуть…

Не успел я плеснуть себе в лицо холодной водой, как сзади послышался знакомый насмешливый голос:

- Эй, городской! Что-то ты квёлый какой-то! И бледный. Не приключилось ли с тобой чего?

Я вздрогнул. У меня за спиной стояла Маринка и, не отрываясь, смотрела на меня своими зелеными глазами. Эти глаза – чуть холодные, пристальные, немигающие – были как будто теми же самыми, что я видел ночью в лесу.

- Может, тебя испугал кто? – насмешливо продолжала Маринка. – А то наши края глухие, зверья здесь всякого водится столько, что в зоопарке, бывает, не увидишь такого.

Она снова расхохоталась:

- Да еще мужики наши любят приезжих байками попугать. Нарассказывают всяких страшных историй. Могут и про меня сочинить что-то такое, что ты потом после встречи со мной только шарахаться будешь! Или, может, уже рассказали?

- Может, и рассказали! – буркнул я и поспешил скрыться в избушке, показавшейся мне неприступной крепостью.

Перед вечерней зарей мы с Колькой и Сашкой, по нашему обыкновению, сидели на крыльце и курили, разговаривая о нашей излюбленной теме – рыбалке. Колька принес к пиву вяленого леща и азартно молотил им о деревянный стол, чтобы вся деревня знала, чем мы занимаемся. Немногословный Сашка, хлебнув, разошелся и принялся уверять, что в речке водится сом размером с настоящую акулу, а лещ по сравнению с ним – мелкая сорожка.

Мимо по улице прошагал в сторону Маринкиного дома Серега, взглянул на нас недобрым взглядом, сделал вид, будто не заметил, и прошел дальше.

-К Маринке пошел, - лениво заметил Колька. – Будет на ночь к ней напрашиваться.

-Не пустит, - так же лениво ответил Сашка.

-А может, и пустит. Должна же она хоть кого-то пустить, - сказал Колька.

-Ну не Серегу же, - возразил Сашка. – Ведь он полный пень!

На этом тема разговора была исчерпана, и мы вернулись к тому, что интересовало нас гораздо больше – к лещам и щукам. Однако через час Серега прошел обратно, еще более хмурый и злой.

- Ну как, сходил в гости к Маринке? – ехидно крикнул ему Сашка.

- Нет! – буркнул в ответ Серега.

- А что так?

- Нет ее дома.

- Ну, наверно, сама к кому-то пошла! – засмеялись ребята.

Сжав кулаки, Серега направился прямо на нас, однако прикинув, что нас все-таки трое, а он – один, только бросил сквозь сжатые зубы:

- Вы у меня пошутите! Как бы язык проглотить не пришлось!

А наутро Серегу нашли на опушке ближайшего перелеска, с перекушенным горлом и изодранным в клочья лицом.

- Опять рысь! – единодушно решили деревенские мужики. – Что-то с ней нужно делать! Не зверь, а упырь какой-то!

- А чё его к лесу-то потянуло, на ночь глядя? – задался вопросом дед Егор.

- Да кто его знает… По пьяному делу, наверное, - бросил кто-то в ответ.

Мы с ребятами только переглянулись. Возвращаясь в деревню, наткнулись на Маринку, отпиравшую дверь своего дома.

- Эй, ты где шляешься по ночам? – крикнул ей Сашка через забор.

- Не твое дело! – резко ответила девушка. – Тоже мне, соглядатай нашелся!

- Что ты сердишься? Может, Сашок ревнует! – попытался пошутить Колька.

- Сережка тоже вот ревновал! – с какой-то отчаянной тоской ответила Маринка.

Шутить сразу же расхотелось. Мы притихли.

После обеда ко мне зашел Колька – на удивление трезвый и непривычно решительный.

- Мы тут зверюгу эту решили поймать, - сообщил он. – Всей деревней пойдем на нее. Мужики уже охотничьи ружья готовят. Завтра с самого рассвета отправимся в тайгу следы искать. А сегодня (он перешел на таинственный шепот) всю ночь я и Сашка будем тайно за Маринкиным домом следить. Дед Егор говорит, что нужно у нее под окном ножей натыкать – будто бы это верное средство против оборотней. Только кто же станет так делать? Она ведь заметить может… Хочешь пойти вместе с нами?

- Ну уж нет! – решительно ответил я. – С меня хватит! Я уезжаю!

- Понятно! – буркнул себе под нос Колька. – Кто же захочет оставаться, когда тут такое творится…

На следующий день я дождался грузовика, привезшего товар в магазин. Водитель подбросил меня до райцентра, а там уже я сел на поезд и к утру был в своей городской квартире. С понедельника завертелась привычная круговерть: работа, встречи, дела, и кошмарные сновидения с немигающими кошачьими глазами мало-помалу начали отступать.

А еще через месяц я получил письмо из Таежной Глуши, написанное корявым Колькиным почерком. В письме мой деревенский приятель писал, что дела в деревне, слава богу, идут хорошо: урожай нынче лучше обычного, дед Егор откормил свинью весом в два центнера, а Сашок чуть было не утопил в озере единственный деревенский трактор, так что потом его пришлось вытягивать из воды, привязав к тросу.

«А Маринка-то наша пропала, - приписал Колька в самом конце письма. – Вернулись мы в деревню после той самой облавы, глядим: а ее нигде нет. Будто и не было никогда. И рысь, упаси Господи от напасти, с тех пор больше не появлялась. Дед Егор говорит, что Маринка окончательно обернулась зверем и ушла далеко в тайгу. Только мы тут с ребятами думаем, что она просто съехала в город, ничего никому не сказав. Она ведь с причудами у нас была – ты же сам ее видел. Небось, собралась выскочить замуж за какого-нибудь городского – у нас-то ей с женихами не везло. С одной стороны, вроде жаль такой девки лишиться. А с другой стороны, как не стало ее, так всем словно бы полегчало. Вот такие у нас дела».