Анна Неделина №3

А за околицей — тьма

Автор:
Дарина Стрельченко
А за околицей — тьма
Работа №298
  • Опубликовано на Дзен

— Больше такую хлипкую не бери, — оглядывая покойницу, качнул головой Кощей. — Соплёй, поди, перешибло?

— В Хтони от меня убежала. На самое Пламя напоролась.

Лицо у лежащей в гробу было тёмное, обгорелое; удивлённо приподнялись, да так и не опустились брови. Кощей вздохнул, нагнулся, сложил крест-накрест на тощей девичьей груди белые руки.

— Смотри-ка, и запачкаться не успела. Ни пятнышка.

— Боялась потому что. Пламени боялась. Вот и угодила прямо к нему.

— Чего боишься, то и сбывается, — покивал Кощей.

— Что ж ты тогда смерти своей боишься, батюшка?

— А ты что ж тогда так боишься без преемницы остаться?

Постояли молча. Поглядели, как наползает на гроб осенняя крапива, как проседает под могилой земля. Когда лицо ученицы скрылось под корнями, Яга махнула рукой: молодая ель надвинулась, укрывая холмик.

Наклонившись, Яга опустила сверху маковое зерно.

— Засыпай, — прошептала. — Да спи сладко.

— Впредь покрепче девку ищи, — посоветовал Кощей, запахивая плащ. — Чтоб ловкая, да тёмненькая, да жилистая. Вот как позапрошлая была. И хорошо бы, чтоб повзрослей. А то ведь не успеешь.

— Не твоя забота, батюшка, — ответила Яга, не заботясь, что ветер растрепал волосы, распахнул кожух.

Затрещали ветки. Кощей насторожился:

— Гамаюн что ли?

Яга неохотно, медленно обернулась. Тряхнуло обмётанные инеем стебли, полетел мелкий снег, на мутный свет кубарем выкатилась девчонка. Крохотная — едва до пояса достанет. Светленькая, как зайчишка.

Кощей сделал шаг из тени, но Яга шикнула, отогнала. Обратилась к девочке:

— Тебя как звать, глазастая? Заблудилась, поди?

На ресницах слёзы дрожат — как роса на незабудках.

— Откуда будешь-то? Из деревни?

Яга протянула руку, спрашивает, а сама оценивает: ладони тёплые — Пламя приживётся; пальцы длинные — легко будет и перо держать, и стебли перетирать. Глаза ясные — ничьего колдовства чужого ещё не вложено.

— Из деревни.

Голос тонкий-тонкий, волосики разлетаются.

— Вот твоя девица, явилась, — хохотнул от ели Кощей. Девочка увидела его, взвизгнула, отпрянула. Яга прижала её к себе, другой рукой зашарила в складках юбки, погнала Кощея:

— Ну-ка, иди давай, не пугай!

Вытащила пригоршню листьев — по осеннему грибному лесу пошёл запах терпкого лета. Протянула девочке:

— Понюхай. Сразу страх забудешь. Всё забудешь…

Ждала, что та оттолкнёт, побежит, но девчонка сама потянулась к листьям на сухой ладони, втянула запах. Грохнуло в небе, молния расколола тучи, ударив в озеро. Кощей обернулся на тёплую избу вдалеке — плясала свеча, щёлкали ходики, шипел самовар, — шагнул из-под еловых лап в ненастье. На прощанье бросил:

— Уж эту не проворонь.

Девочка засмеялась и уснула на руках у Яги.

Донеся её до дома, Яга откинула штору, посмотрела в старое зеркало. Девчушка как девчушка. Светленькая, заплаканная. Аккурат в день смерти предшественницы своей явилась, как и положено.

***

Резко и тревожно вскрикнула Сирин, клича порог лета. Руки дрогнули, пяльцы соскользнули с колен, упали в траву. Ярина спрыгнула с ветки, босыми пятками ударилась о землю. Опустила руки в травяные волны, чтобы нашарить, и услышала окрик Яги:

— Силой ищи, не руками!

Со вздохом распрямилась, зажмурилась, позвала пяльцы.

— Чувствуй! Рамку чувствуй, полотно!

Пяльца не шевельнулись; только гнулись от ветра стебли.

— Дубовую кору почувствуй. Хлопковое поле!

Ярина зажмурилась крепче, в пальцах наконец потеплело, закололо, и трава расступилась, отползли цепкие стебельки, успевшие обвить вышивку. Полированный обруч блеснул на солнце, Ярина протянула руку, пяльцы встрепенулись, взмыв над травой, но тут же упали перебитой птицей.

Взмокла спина, чёлка прилипла ко лбу. Ярина сжалась, опустила руки, исподлобья глядела, как подходит Яга.

— Ничего. Научишься.

Похлопала шершавой рукой по спине, мягким движением подняла из травы пяльца, всмотрелась в вышитые черты и резы.

— Смотри-ка, как чисто. А эту руну ты где высмотрела?

— В книжке твоей.

— Ишь, глазастая, — хмыкнула Яга, проверяя изнанку. Ярина пугливо, ласково улыбнулась.

***

— Если берёшь кого в союзники, сразу бери и клятву, что никогда ни существо, ни колдовство не пойдёт против тебя. Лучше, глазастая, друга убить, чем за спиной врага оставить.

Августовский лес шумел, расстилал пыльные тропы, горел ягодами. Яга шагала широко, Ярина еле поспевала, перебирая загорелыми ногами. Встретят птицу — Яга рассказывает про птиц: про клёкот Сирин, про птенцов Гамаюна, про гибкие косточки жар-птиц. Встретят особый цветок — рассказывает про травы: какими вместо жил можно шить, какие в пирог недругу добавить, какими венок украсить. Встретят тонкую нить, натянутую поперёк дороги — блестит, как паутина, если не знаешь, и не отличишь ни за что, — рассказывает про лесных колдунов, что защищают свои жилища.

— Вот тут леший живёт — ишь, какие нити грубые, сразу видно, не умеет тонко плести. Вон там, к озеру, Озёрный Царь. Защиту-то выставил ох какую, лилиями водяными. Попробуй лилию тронь — сожрёт. Зато приметно за версту: где это видано, чтобы водные лилии посреди лесных цветов росли? А там, в башне, Кощей-батюшка, горными цепями заперся.

— А может, сходим к нему? — приставала соскучившаяся Яринка. Яга глядела на девочку, качала головой. Конечно, скучает — хоть и тянется к книжками, к заговорам, хоть и травы с удовольствием собирает, и с птенцами нянчится, а без сверстников тяжело. Самой Яге по молодости в лесу тоже несладко было — пока с Соловьём гулять не начала, вовсе в избе от тоски чахла.

— Так, может, сходим?

— Мала ещё, — ворчала Яга. — Кощей малых девок на лопату сажает да в печь суёт.

Ярина хмурилась. Серьёзно грозила:

— Не сунет. Я ему разрыв-травы заряжу и иглу сломаю.

— Про иглу-то откуда прознала?

— В книжке твоей, — лукаво смеялась Ярина.

— А я тебе разрешала туда заглядывать? Вот как на Маковое поле уведу, чтоб не любопытничала! Сходи-ка набери русалочьей чешуи, поумерь пыл. Сумеешь набрать — расскажу, как с ней колдовать, и дружка получишь.

В тёмный час перед рассветом, отправляя сонную Ярину в чёрный лес, Яга думала: может, успеет чешуи набрать, пока русалки спят, может, заговорит их, а может, прочла уже, что русалку пощекочи — она и забудет чешую беречь. Наскоро начертала вслед Ярине защитную рунку, налила чаю из самовара, кинула в чашку паучьих глаз. Дождалась, пока улеглась рябь, увидела, как Ярина бежит по тропинке к пруду, и принялась за дела по дому, изредка поглядывая в чашку, как там ученица.

Поглядывала-поглядывала, а упустила, как та добралась до русалок, вытряхнула из кармана изрезанные дощечки и швырнула в пруд. Вода вздыбилась, чашка задребезжала, заверещали русалки. На миг ослепительной коркой покрыло пруд рассветное солнце, а потом поднялась воронка, захлебнулась Ярина, как отрезало русалочьи голоса. Яга аж замерла над столом.

А когда вода схлынула, мокрая Ярина на берегу держала целый подол чешуи. Русалки, прикрывая лысые хвосты, с ругательствами уплывали вглубь заводи.

— Эвон как, — поражённо хмыкнула Яга. — Не побоялась!

Прикинула, сколько Ярине брести обратно с полным подолом, кивнула сама себе — «пора, пора привыкать девке» — и толкнула заднюю дверь, которую никогда при ученице не открывала.

Потянуло гнилью, сыростью, ветром — даром что лето в самой горячей поре. Яга затянула платок потуже, надела болотники, выбралась на чёрное крыльцо. Ни березняка, ни света — густой изумрудный ельник шумит лапами.

Добежала короткой тропой до болота, выложила на пень серебряное оплечье.

— Принимай плату!

Пень разверзся, блеснуло красным; проглотил оплечье. Тяжёлая кочка поплыла к берегу. Яга протянула руки; не дожидаясь, пока кочка причалит, схватила сверху комок смешанной со мхом земли, торопливо пошла обратно. Только успела в избу войти, только чёрную дверь захлопнула, положила комок на печку — вернулась Ярина. Вывалила чешую в корыто у порога, глянула торжествующе: принимай!

— Мокрая-то как мышь. Русалки заплескали?

— Это я их заплескала, — буркнула ученица, шлёпая к умывальнику. Долго тёрла руки, с любопытством зыркая на комок на печке. — А это что?

— Дружок твой, как обещала. Только ему вылежаться надо, подрасти. Обогреться.

— Дружок?

— Домовой. С болота.

Ярина разом позабыла, что пыталась подражать Яге: двигаться степенно, говорить спокойно. Бросилась к печке.

— Не трогай! Разбудишь раньше времени!

Остановилась, занеся руку. Обернулась. Сверкнули глазёнки.

— А когда можно будет?

— Когда можно, тогда скажу. Через годок, может, а может, больше. А пока расскажи-ка, откуда у тебя взрыв-руны?

— Какие взрыв-руны?

Спрашивает, а глазки честные-честные.

— Которые ты в пруд бросила.

— Ничего не бросала.

— Это ты лешему расскажи, глазастая.

Потупилась. Закусила губу. Проворчала:

— А ты как узнала?

— А руки-то покажи.

Протянула вперёд ладони. Так и есть: на пальцах мелкие розовые пятнышки, едва видно на загорелой коже.

— Смотри: не отмылись. Потому что это кровь самого Мироздания. Ты русалок едва не погубила, вот кровь на руках и осталась. А в пруду народ только взрыв-руной и достанешь.

— А Мирозданию-то что до русалок?

— Не до русалок — до колдовства. Столько книжки мои читаешь, а ещё не поняла? Сколько его в мире есть, столько и должно быть. Ни больше, ни меньше. Чаша покачнётся — пойдут несчастья.

Глаза у Ярины стали, как блюдца. Еле слышно прошептала:

— Я покачнула что ли?

— Куда там, — засмеялась Яга. — Колдовства в мире много, одна-две русалки — это ничего. Такие раны сами затягиваются, и кровь с рук сходит. Вот если бы ты весь пруд сгубила — было бы хуже. Ну, чего ревёшь?

Ярина уткнулась Яге в юбку, замотала головой.

— Чего ревёшь, говорю? Избу затопишь!

— Страшно…

— Что тебе страшно, глупая?

— Покачнуть страшно!

— А для чего учишься-то? Для чего мы, Яги? Для того, чтоб следить за этим, чтоб знать, когда можно какую руну, какую траву, какое слово — а когда нельзя. Ну? Выучишься и не будешь больше глупостей творить.

— Не буду, — всхлипнула Ярина. А всё-таки натворила. Не прошло и года, как Яга захворала — заломило руки, особенно в локтях, где кровь уже не сходила. Лежала целый день на печи, уже и домового оживающего приложила — тепло пошло, а легче не стало. Скрывала, сколько могла, но глазастая всё равно углядела. И так подлезала, и сяк, и шерстяной платок дала, и бруснику сварила в котелке на зелёном огне. Не помогало.

Ночью Яга проснулась, слышит — ходики тикают, самовар шипит, тонко-тонко плачет в углу котик. Проморгалась, стряхнула пелену с памяти. Какой котик? Уж сто годков, как котика нет, с тех самых пор, как наставница Кимярька выкинула за то, что она с Соловьём всю ночь просвистела.

Не котик — Ярина плачет.

— Чего опять ревёшь? — тяжело спросила Яга, сглатывая грибную горечь.

— Страшно…

— Что тебе страшно, глупая? На что учишься-то? Чтоб сильней быть, чем страх…

Силы оставили; и не помнила, как снова уснула. Проснулась — на всю избу пахнет супом: наваристым, мясным. Вокруг печи — гора чугунков, половников, на полу лужи, дрова кое-как свалены, зато на столе — скатерть, нарядные деревянные ложки, белая свеча.

— Что за праздник у нас?

— Спускайся, бабушка, — позвала Ярина, деловито хлопоча у стола. — Пей.

— Какая я тебе бабушка, — заворчала Яга, принюхиваясь. — Ишь, какой суп-то наварила. Хорош.

— А то, — незнакомо, криво улыбнулась Ярина.

Яга спустила ноги, доплелась до стола. Глянула на чугунок: пузырьки жира, тонкое крылышко в глубине, перламутровый блеск по поверхности и пар из кольца в кольцо.

Охнула.

— Ярина! Гамаюна что ли сварила?!

— А то, — повторила ученица, двигая Яге миску.

— Ярина! Ты… ты зачем…

Взглянула на тонкие руки — загар по зиме сошёл, красные жилки отчётливо вились по пальцам, — опять охнула, опустились плечи.

— Зачем, милая?..

— Чтоб ты поправилась. Ешь давай, — грубовато велела Ярина. — А то выйдет, что зря сварила.

Яга принялась молча хлебать бульон из крыла Гамаюна, чувствуя, как с каждой ложкой возвращается сила, как перестают дрожать руки и проясняется в голове. Только во рту по-прежнему было горько, и каждый душистый глоток вставал комом.

На дне миски светилось крохотное перо.

— Съешь, — тихо потребовала ученица. — Чтобы ещё сто лет не хворать.

Что было делать? Варёного Гамаюна и Живой водой не оживить. Проглотила Яга перо — и мир заиграл красками, забыто остро глянули глаза, погорячела кровь. Далеко-далеко послышалась печальная песня.

Ярина крепилась до вечера, с особым усердием сидела над книгами, над травами. И Яга носилась по избе, по лесу, переделывая дела, запущенные за время хворобы, — успевала только кое-как глянуть, проверить, не ревёт ли опять. Не ревела. Только к ночи, когда опять печально запел Гамаюн, сказала, глядя в брёвна:

— Я ведь птенца убила, бабушка.

Яга тяжело вздохнула. Развела руками.

— Лучше уж птенца, чем птицу.

— Лучше ведь птенца, чем ты бы померла? — с отчаянием спросила Ярина.

— Я бы не померла, глазастая. Пока ритуал не проведу, не смогу помереть.

— Что за ритуал?

— Когда нужно будет, тогда скажу. Через годок, может, а может, позже.

Ярина помолчала. Прошептала еле-еле, так, что Яга едва услыхала:

— А руки когда отмоются?

Не говорить же было «Никогда».

— Скоро. Только ты больше никогда волшебных птиц, глазастая, не убивай.

***

Но, раз уж ученица руки замарала, решила Яга показать ей наконец и настоящее.

— Пойдём завтра перья жар-птиц собирать. Чешуя русалочья есть. Нарвём голубой травы, будем колдовать.

— Пурпурным Пламенем?

— А это ты в какой книге вычитала? В моей про Пламя ни слова!

— Финист рассказал.

Ах, Финист.

Яга оглядела девку. И вправду, девка уже — высокая, складная, волосы потемнели, глаза сияют. Она и не заметила, а Финист-то углядел и тут как тут! Сколько раз вился над избушкой, но, ишь ты, при Яге ни разу не спускался ясным молодцем. А при Ярине, значит, спускался…

— И давно с Финистом знаешься?

Ярина вскинула голову, глянула вызывающе.

— Это уж моё дело.

Яга открыла рот… И закрыла. Вспомнила весенние ночи сто годков назад, вспомнила, как сладко Соловей заливался…

— Твоё так твоё. А про Пламя верно угадала. Раз уж милого себе присмотрела, можно и пламя приручать учиться. Как здороваться-то с ним, поди, уже выучила?

Ярина кивнула.

…Бросили в огонь под котелок перья жар-птиц — взметнулось пламя. Подсыпали чешуи — позолотел, заплясал, потемнел огонь. Яга зашептала по-чужому — Ярина понимала слово через три. Присмирела, отступила за спину наставницы: тёмная тень поднялась от котла, разошлась по стене, нависла. Замерло внутри.

— Здоровайся, — сквозь зубы велела Яга.

— Зд… здрасьте…

— Как следует здоровайся, если хочешь, чтобы служило тебе Пламя!

— Здравствуй, Пурпурный хозяин! — крикнула Ярина дрожащим голосом. — Обещаю быть бережной с тобой. Обещаю без надобности не звать, платить обещаю тебе по счёту!

Пламя колыхнулось, затанцевало, складываясь в тёмные узоры. Стрельнуло чёрной искрой, набрало пурпурный цвет.

— Подставь ладонь. Да не трогай! Просто подставь! Куда ты его в руки хватаешь, дурочка?

А Ярина, заворожённая, не слыша, протянула руки, подхватила огонёк кончиками пальцев, посадила на ладонь. Глянула на Ягу испуганно и восхищённо: гляди мол. И вдруг закричала:

— Горячо! Жжёт!

Затрясла рукой, не удержала пламя. Пурпурный комок с чёрным ядрышком прыгнул на колени, скатился на пол, поскакал по половицам, оставляя горелые пятна. Яга махнула рукой, накрыла Пламя ледяным шлепком. Зашипело, взъярилось, но стихло — прожгло, однако, доски до погреба. Яга обернулась, тяжело дыша, — Ярина вскочила, дует на руки, по щекам слёзы, волосы дыбом. Шепчет:

— Горячо… Жжётся!

— А ты как хотела! Дай сюда руки!

Сунула обожжённые ладони в таз со снежной водой — пар пошёл, вода закипела. Добавила снега, сколько смогла, да только без толку. Ярина вся покраснела, Яга сама взмокла, а в голове мелькнуло: Ледяное болото.

— Пошли!

Рванула Ярину за собой, толкнула чёрную дверь и выскочила на порог. Ученица съежилась на ветру — босая, в одной рубахе, — но некогда было ни обувь искать, ни тулуп запахивать. Как травяную куколку потащила её Яга по тропам Хтони. Оглянулась на полдороге — дышит? Дышит, почернела уже, только руки до сих пор красные, будто обваренные. Наконец запахло болотом, клюквой. Закричали кулики, вплёлся в их крик клёкот. Яга подняла голову — надо же, Финист, болезный, кружит. Неужто переживает? А нечего было про Пламя раньше времени рассказывать. Не рассказал бы — не была бы девка так в себе уверена, аккуратнее была бы!

— Руки в болото суй! Да в воду не смотри!

Ярина бухнулась на колени, Яга схватила её за руки, сунула в ледяную чёрную воду. У самой заломило пальцы, локти заныли, зубы свело. Снова пошёл пар, забурлила вода, но болото таки побороло жар — капля за каплей Пламя утихало.

Ярина обмякла на руках у Яги, закрыла глаза. Концы тёмных кос отяжелели от воды, ресницы обметало инеем, но и руки горели, и щёки. За спиной стукнуло камнем о землю; явился Финист.

— Довёл девку, доволен? — яростно прошипела Яга.

— Потом ругаться будешь — посмотри, она дышит едва!

— Конечно, горит вся! А что мне сделать? — крикнула Яга, чуть не плача. — Где место холодней Болота найдёшь? До Мёртвого колодца не добежать, до Живого тем более! Золотого Пламени тут подавно не сыщешь!

— Отойди, — проронил Финист.

— Что ты удумал?

— Хочешь, чтобы она жива осталась?

— Ты не смей ей свой беленький огонёк… Смешаешь всё! Как она потом Ягой станет?

— Хочешь, спрашиваю, чтобы она жива осталась?

Яринка закашлялась, с хрипом потянулась к прохладе болота. Финист оттолкнул Ягу, склонился над Яриной, коснулся рукой её щеки; тотчас почернели ногти. Яга, зажав рот руками, беззвучно завыла.

— Воду на меня лей! — отрывисто велел Финист, наклонился ниже и заплакал над Яриной крупными белыми слезами. Касаясь Ярининого лица, слёзы таяли, вспыхивали серебряным светом и гасли. Шумел ветер, гудели высокие сосны, шипело болото. Яга не помнила минут длиннее; но вот слёзы Финиста перестали вспыхивать, перестали таять — белыми снежинками опускались на посветлевшее лицо, на тонкие брови, на вишнёвые губы. Ярина задышала ровнее, и Финист в изнеможении опустился на землю. Медленно пошёл снег — густой, лохматый. Соткал Финисту белый воротник, посеребрил Яге волосы, Ярине надел серебряную корону.

— Веди… назад, — выдохнул Финист. — Теперь твой… черёд.

Яга сама не помнила, как вывела к избушке обессиленного Финиста и полумёртвую Ярину. Втащила по ступеням, захлопнула дверь. Снег потёк от тепла ручьями, затрещала от внесённой в дом тьмы свеча, засверкали у всех троих в волосах крохотные жемчуга.

Поддерживая с обеих сторон, уложили Ярину в кровать. Яга напоила её медовым отваром, протянула кружку и Финисту. Тот опустошил одним глотком, встал, расправил плечи.

— Что ж теперь с ней будет? — жалобно спросила Яга. — Как теперь колдовать будет?

— Так и будет. Мало ли тех, кто и Белое Пламя приручил, и Пурпурное в узде держит?

— Есть такие, — прошептала Яга. — Спасибо тебе, соколик…

***

В ночь на Купалу весь лес гудел. Собралась на гуляния и Ярина: надела рябиновые бусы, углём подвела глаза.

— С Финистом своим пойдёшь? — спросила Яга, застав ученицу за приготовлениями.

— А с кем ещё, — убирая волосы маками и фиалкой, ответила Ярина.

— Через костёр смотри не прыгай…

— В болото не гляди, цветы в землю не зарывай, в Хтонь ни ногой, — подхватила Яринка и засмеялась. — Ну что ты, совсем за несмышлёную меня держишь? Ещё скажи, к лешим не суйся.

— К лешим не суйся, — вздохнула Яга. Достала ореховый сундучок, открыла, протянула Ярине перстень с алым камнем — крупным, как птичье яйцо, прозрачным, как осенние стёкла. Ученица восхищённо оглядела, недоверчиво подняла глаза:

— Бери, бери, — проворчала Яга. — К бусам твоим как раз подойдёт.

Ярина подула на перстень, трижды обернула, пронесла над свечой, только тогда надела. Яга одобрительно кивнула.

— В зеркало бы посмотреть, — просительно глянула ученица.

— В озеро поглядишься.

— В зеркало бы.

— Не для того волшебные зеркала!

Но Ярина подняла глаза с робкой улыбкой, и словно маленькая девочка глянула сквозь года — та, что, заблудившись, вышла к свежей могиле на кладбище.

— Бедовая ты, глазастая… — Яга подошла к стене, отодвинула плотную занавеску. — Глядись уж.

Ярина встала перед зеркалом во весь рост — высокая, выше наставницы стала; глаза сверкнули, как винная вишня; тени от стрельчатых ресниц на щеках. Косы до пояса змеями, тёмный сарафан с красной вышивкой, ловкая, ладная. «Совсем как Кощей загадывал, — вспомнила вдруг Яга. — А ведь беленькая была, как зайчишка».

Быстро, чтоб саму себя не увидеть, занавесила зеркало.

— Иди. Заждался, поди, соколик.

***

Нагулялась в ту ночь ученица вдосталь. Вернулась после полуночи, долго миловались с Финистом у крыльца, — Яга уж и тесто замесила, и кадкой гремела, и полешками грохотала, а им хоть бы что, — наконец зашла в избу. Вопреки обыкновению даже книгу на ночь в кровать не взяла. Умылась наскоро — руки в красных разводах, и не понять, то ли рябиновый сок, то ли…

— Спать. Спать.

Упала в кровать, закрыла глаза и тотчас задышала ровно, сонно. Яга подошла, не дыша, наклонилась над Яриной…

Не спалось в ту ночь. Промучилась в кровати, слушая, как стучат ходики, как перестукивает сердце. Встала. Затянула на груди шерстяной платок, запалила лучину, налила чаю. Капнула в чашку капля из самовара, зарябила водная гладь, а когда успокоилась, увидела Яга свою смерть.

Спокойной осталась, только дрогнуло что-то внутри. Давно уж пора было, а смерть всё не шла, не шла — Яга уж и в воду заглядывать бояться перестала. А вот, посмотри ж ты, дождалась, пока она совсем страх забудет, пока к ученице привяжется, пока так хорошо да так ласково станет в избе…

…Словно от толчка проснулась Ярина. До рассвета рукой подать, но даже звёзды скрылись, и всюду кромешная мгла — то самое время, которого она так в детстве боялась.

— Бабушка? — позвала испуганно, совсем как девочка.

— Тут я.

Затеплел, раскачиваясь, розовый огонёк на скрюченном ногте. Ярина, моргая, различила старуху за столом, самовар, чашку. Вся изба — вроде родная, а вроде и чужая в пурпурном сиянии.

— Помирать мне скоро, — задумчиво произнесла Яга, водя ногтем по блюдцу. — Ритуал я провела. Раз ты проснулась — значит, получилось всё.

— Что за ритуал? — садясь в кровати, хрипло спросила Ярина.

— А то не помнишь? — лукаво подмигнула Яга. — А то в книжке не прочитала? Ты теперь — моя преемница. Ты — будущая Яга. Конец ученью. Последнее запомни, что тебе скажу. Крепче всего запомни. С чем бы ты здесь ни столкнулась, с тем, что в Хтони, этого не сравнить. Ради забавы никогда туда не ходи. В Хтонь ступаешь — прежней не возвращаешься. Даже если одной ногой. Даже если взглядом одним. Много там волшебного. Но ещё больше охотников погубить.

— Неужто с ними не справлюсь? — подходя к столу, возразила Ярина.

— Не помнишь разве, как в прошлый раз была там? Когда Пламя Пурпурное в руки взяла? Не Финист да не я, так бы и осталась у Ледяного болота.

— Вот и в этот раз Финист поможет. Да и сама теперь смогу себя защитить. — Положила руки на плечи Яге, прижалась щекой к щеке. — Что будет, если найду ключ, отопру чёрную дверь?

Яга положила сухую руку поверх мягкой, молодой, тёплой. Сжала.

— Нет ключа от этой двери, глазастая. Пока ты не Яга, не сможешь туда без меня войти. И никакой Финист тебе не поможет. Он, если и войдёт, дальше Терема Царевен не сможет уйти — слишком там темно для того, кто колдует Белым Пламенем. Добром прошу, Яринка, не ходи… Для тебя и тут, как помру, работы достаточно будет.

Ниже и ниже склонялась тёмная голова. Ниже и ниже склонялась седая. Яга, похлопывая ученицу по спине, шептала:

— Не реви уж, не рви сердце. Ну? Чего ревёшь-то?

— Не реву я. Но страшно. Страшно, бабушка.

Выпроводила Ярину гулять с Финистом. Замедлила, сколько смогла, время. Завершила лесные дела. В книгу вписала новое имя. Задыхаясь, вымела избу, перетрясла половики, начистила котелки, в травах навела порядок, в перьях. Чувствуя, как падает на плечи усталость всех прожитых лет, легла на печку. Чуть отогрелась — перестала кружиться голова, успокоились мысли. Одна только стучала: неужели теперь до конца — такой немощной? Неужели совсем скоро — конец?

Кое-как поднялась Яга, добралась до книги, заглянула, хоть и наизусть помнила последнюю страницу.

Так и есть, ничего не поменялось. Времени осталось — до начала осени. На дворе — середина мая. И, выходит, ничего уже не будет дальше?

Страшно. И мне страшно, глазастая. Всё с холодным умом делаешь, наперёд день знаешь, а страшно, страшно…

Одна надежда осталась. Робкая. Тоненькая.

Яга накинула платок, нюхнула перца, чтобы глаза прояснились, и выбралась наружу, в сладкое майское цветение, в дурманящую последнюю весну.

***

Многое любила Ярина в лесу: колокольный звон и тихие болота, зелёные огни в сумерках и радугу в грибной дождь, пение Гамаюна и блеск Алатырь-камня. Но больше всего любила смотреть на всё с высоты — бывало это, когда Яга брала её с собой в ступе. Но Ягу попробуй упроси! А Финиста и просить не приходилось — каждый день летали то над Журавлиным озером, то над Сиреневыми лесами, а то поднимались до самых гор. В этот раз полетели к Яблоневой роще — как остров, светлела она посреди леса: цвели яблони. Стелился тёплый, лёгкий запах, нежней, чем берёзовый сок, сладко щемило в груди.

— Смотри-ка, — окликнула Ярина, показывая на белый огонь среди рощи — такой, что видно было даже с высоты, средь ясного дня. — Что это?

Финист глянул, испуганно заклекотал, забил крыльями. Гортанно выкрикнул:

— Яблоко зацвело!

— Что за яблоко?

Финист повернул голову, Ярина крепче вцепилась в стальные перья. Глянул в глаза:

— Неужели Яга не рассказала?

— Нет.

Финист так резко пошёл вниз, что Ярина едва не скатилась через его шею. Засвистел ветер, словно ядро пронёсся Финист с наездницей через молодую зелень. Выровнялся у самой земли; Ярина схватилась за дубовый ствол, закрыла глаза, чтобы лес перестал качаться.

— Куда так быстро?

— Яблоко зацвело, — повторил Финист. — Некогда медлить.

— Что за яблоко? Рассказывай уже!

Он взлетел на ветку, сложил крылья. Глянул нечеловечьи чёрным, без единого пятнышка глазом:

— В яблоневой роще, Ярина, растёт одна яблоня — особая. Раз в сотни лет созревает на ней яблоко — особое. Съесть его может только Яга или Царевна. Но если съесть — даст прожить ещё одну жизнь и огромной силы набраться.

— И то белое в роще… оно?

— Оно. И подумай, сколько нынче на него охотников?

Ярина опустила глаза. Оживала под ногами весенняя земля, ползали туда-сюда жучки, копошились мушки, пробивались ранние цветы.

— А разделить яблоко никак нельзя?

— Нельзя.

— А не есть?

— Ты не съешь — Яга заберёт. Проживёт ещё одну жизнь. Наберётся силы. А тебя убьёт.

— Это ещё почему?

— Потому что ты и без того гляди какой стала. Пурпурное пламя, Белое пламя — это уже Чашу качает. А если Яга яблоко съест, ещё сверху силы получит — на двоих у вас окажется куда больше, чем положено. Только для одной место останется. Если она обретёт силу, тебе против неё не устоять.

— А если я съем?

— Съешь, только если её одолеешь. Яга тебе просто так яблоко не отдаст. Кому же хочется умирать, когда такая возможность — ещё раз прожить целую жизнь?

Ярина замолчала. Бегали по земле муравьишки, тащили ветку.

— Но я не хочу. Не хочу убивать! И умирать не хочу.

— Вот он твой выбор, Ярина. То самое, что делает из ученицы хозяйкой.

— А не врёшь мне, Финист, чтобы с Ягой поссорить?

Обернулся, глянул нечеловечьи чёрным, без единого пятнышка взором.

— И что же делать?..

***

— Да всё со мной хорошо, егоза, — свирепо повторила Яга в десятый раз.

— Вижу же, что нет, — упрямо ответила Ярина. — Как я пришла, ты сама не своя!

— Ещё раз пристанешь — уведу на Маковое поле!

Сказала — и самой смешно стало, смешно и горько. Куда такую на поле уведёшь? Выросла, выучилась — попробуй сладь.

— Правда, бабушка, — тихонько спросила Ярина. — Что такое?

— Сердце прихватило, глазастая. А ты растравливаешь. Ложись, спи. У меня ещё дел немерено.

Но Ярина никак не могла угомониться. Нашла время! И без того на сердце как маетно… Яга шепнула на ладонь; едва блеснув, вспорхнула с руки бабочка, села ученице на волосы.

— Спи… Да спи сладко.

Долго сидела Яга за столом, глядела на Ярину. Та, когда спала, лицом становилась маленькой, светлой. Волосики разлетаются. И что с такой делать?

Налила чаю; снова из чашки смерть глянула. Надо же было яблочку завязаться в самый последний год…

Съест Яга яблоко — Яринке не жить. Не съест — сама умрёт, пришёл, пришёл срок, на пороге топчется, стучится в окно. А Яринка-то с яблоком станет ещё даровитей, ещё краше. Но как не хочется умирать!.. Вот он, выбор Яги.

Под утро сняла со старого зеркала штору — чёрные мушки, трещины по стеклу. Спящая Ярина отразилась, как мрачная царевна: корона из кос, соболиные брови, и словно не дышит, словно не живая. А сама Яга — иссохшая, чёрная, одной ногой в смерти…

Убить бы её во сне — и легко, и тихо, словно уснула. Да разве заслужила такое Ярина? Мелькнули в памяти перепуганный зайчишка на кладбище, топкие тропы Хтони, где она ни разу не ослушалась, вперёд не убежала; и как ватрушки пекли, и как на закате ягоды собирали на Малахитовом лугу, вспомнилось…

С первыми лучами села Яга рядом с ученицей, провела по тёмной голове, шершавой ладонью цепляясь за волосы. Ярина как от толчка проснулась. Мгновение смотрели глаза в глаза, и десять лет мелькнули в этом мгновении, — а потом вскочила, невидимой силой отбросила Ягу, завернулась в покрывало, отражая её искры. Закричала:

— Нет! Должен быть выход другой!

— Нет выхода, глазастая, — задыхаясь, выкрикнула Яга, посылая в неё огненных шмелей. — Отступись!

Ярина словно и не хотела нападать в полную силу, только защищалась, плакала, умоляла — а Яга выдохлась, локти заломило, в голове гудело, ударяло чугунным молотом. Наконец нащупала брешь, почти достала, стараясь не думать, с кем сражается, против кого выпускает самую страшную силу. Заплясал на ладони огонь.

В тот миг, когда почти накрыло Ярину пурпурной сетью, в избу ворвался Финист, закрыл крылом, белой пеленой затопил горницу. Яга, мотая головой, словно лошадь в зимнем тумане, всё вокруг запалила огнём. Затрещала, завыла изба, зазвенела посуда, вспыхнули сухие травы по стенам. Финист подхватил Ярину, вылетел из избы, помчался к роще. Та, кашляя от дыма, дёрнула его за перо.

— Убедилась? А ведь ещё поддаться, поди, хотела?

— Куда ты летишь?

— К роще! Яблоко стеречь!

— Не к роще надо… Мне её не одолеть, если она позовёт других. Финист, летим к Кощею…

***

— Яринка? — удивился Кощей, вставая из-за стола. — Что стряслось? Яга послала?

Мелькнуло в памяти, как учил её Кощей различать птичьи яйца, как вышивать учил — он делать это умел куда лучше, чем Яга, куда нежней; та всё руны вышивать заставляла, а Кощей показывал, как цветок сделать шёлковый, живой, как каплю росы сотворить иголкой… Ярина закрыла глаза, выставила руку. Пламя собралось в мелкий тугой шар, совсем как моток ниток.

Понимала, что если помедлит, — рука не поднимется на Кощея. Да и вряд ли одолеет его в честном бою. Швырнула огонь, выскочила из горной пещеры прямо в воздух, запечатала за спиной камень и упала на спину подхватившему Финисту.

***

Соловей-разбойник точил кинжалы. Яга рассказывала, что лезвия он смазывает ядом; яд тот в давние времена вывели русалки, и назывался он «Неторопливое прощание». Русалки так незадачливых рыбаков топили, а Соловей кинжалами резал любого недруга, кто случался под рукой.

Всегда она Соловья боялась, пряталась за печку, когда он являлся; вычитала, что от его свиста можно уши залить воском. Но в этот раз некогда было. Упёрлась ногами в землю, соткала из воздуха огненную змею и пустила вперёд. Змея качнулась, выросла, уколола Соловья в темя — тот и понять ничего не успел, только вскрикнул позади Финист.

— Очнётся хоть?

— Может, очнётся. А может, и нет, — глухо молвила Ярина. — На озеро полетели.

***

С Озёрным Царём пришлось помучиться: сильна была Ярина в колдовстве огня, но с водой еле-еле ладила. А на озере столько воды, что, кажется, любое колдовство проглотит. Любое, кроме сплетённого, пурпурно-белого. Пламя обхватило бороду царя, спустилось по плечам, упало в воду. Полыхнуло озеро. Вспомнив старое, Ярина вытряхнула из рукава деревянные взрыв-руны, щедро бросила в глубину.

Улетая, Финист оглянулся: Царь Озёрный догорал посреди почерневших кувшинок, русалочьи тела всплыли, качались на воде белые волосы.

— Зачем ты так?

— Лучше друга убить, чем за спиной врага оставить. Если кто-то из них Яге поможет, мне яблока не видать. А ты сам говорил: яблоко не съем — не жить…

Финист только быстрей полетел, зорко глядя вперёд. А когда остался позади луг, на котором взвился к небу костёр из леших, когда затихла поляна, где дрались прежде молодые птенцы колдовских птиц, когда онемел потемневший Живой лес, Ярина чужим, незнакомым голосом велела:

— Лети к яблоне.

Испуганно забилось под стальными перьями, под крепкими крыльями сердце. Обернулся. И не встретил на милом лице знакомого взгляда. Вместо светлых глаз Ярины глядели на него чёрные глаза будущей Яги.

— К яблоне лети. И помни, что дважды больше повторять не стану.

Хотел возразить — и не осмелился. Полетел, медля, как мог, но Ярина заметила — пришпорила в бок огоньком.

— Не обманывай, Финист. Да не бойся. Пока ты со мной, ничего не страшно.

И страшней стало от этих спокойных холодных слов в сто крат. Полетел, попытался забыться в ветре, в скорости — и со всей силы налетел на невидимую стену, что выстроила Яга над Яблоневой рощей.

— Хитра, — процедила Ярина, поднимаясь. Стряхнула с подола сор, вытащила из волос листья. Выставила вперёд руку, толкнула стену — та поддалась немного, да тут же отшвырнула. Ярина подула на ладонь, ударила в стену кулаком. Та пошла трещинами, зарябила, стала зримой. Тогда Ярина размахнулась и ударила в третий раз. Потемнела лицом, пот побежал по лбу, но стена рухнула, опалив молодые травы.

— Идём, — велела Ярина, щурясь на садящееся солнце. — Вовремя мы. Ночь приходит. Наше время.

Серебрились стебли мать-и-мачехи, горели, как стёкла, лужицы после мелкого дождя, и старая изба, вросшая в землю, темнела на краю рощи.

— Там Яга, — глухо сказал Финист, волоча крыло.

— Знаю, — ответила Ярина. — Сейчас бы всё закончить… Да сил не осталось.

Придётся ждать.

Пришлось — и не час, не день, а долгое красное лето до самого сентября, когда налилось яблоко золотым соком, когда засияло на всю рощу, на весь лес, когда созрело внутри всё его колдовство. Все три месяца стояла Ярина напротив избушки, и Яга не показывалась на пороге, и не пробить было колдовских стен.

— Ничего. Придёт день — выйдет, — только однажды обронила Ярина, и больше ни слова не произнесла. А Финист смотрел, как темнеют её глаза с каждой ночью, как не смывает лесной ручей с рук кровь, и думал, думал… Вместе с Ягой вырастили они, сами того не желая, ведьму мощную и опасную, ведьму, которая пока, по молодости, не ведает, что творит. А ведь рассказывала ей Яга и про Великий Лес, и про Равновесие, и про то, как легко Чашу покачнуть.

Ярина всегда тянулась к знаниям, к книгам, порой и Яга уставала отвечать на её вопросы. А знания без опыта — тревожное дело. Раньше Яга-наставница не давала на топкую дорожку свернуть, но что будет, когда Ярина одна останется, без совета, без защиты? Не её от мира — мира от неё?..

А у Яги-то ведь и шанса нет победить. Сидит, поди, у себя в избушке, которую издревле Яги построили караулить яблочко, да дрожит, да всё понимает. И не выходит не оттого, что время выжидает, а от того, что бой боится принять. И рада бы, может, уйти, да как? Ярина ведь из рощи живой не выпустит. И сам Финист рад бы помочь — да нечем: крепко связывает данная Ярине клятва не идти против неё, что бы ни случилось…

Обескровленный лес шумел, сохли, облетали листья, шипели, выползая, осенние змеи.

— Может, есть-таки выход другой? — тихо спросил Финист в первый день осени. Ярина промолчала, как не слышала. А в следующий миг вспыхнуло, качнувшись, яблоко, и полетело вниз.

Одно мгновение длилась тишина во всём лесу, во всём мире. Финист вспорхнул на яблоню, и грянула битва. Как ножом срезало с земли избушку. Плясал лиловый огонь, белые огни обнимали поляну, обрушивались солёные водяные вихри. Не осталось уже ни избы, ни леса, выжгло рощу, и только золотое румяное яблоко лежало на обугленных листьях, и ни копоти на нём не было, ни капли, ни жучка.

Всю ночь бились бывшая Яга и будущая. А когда погасли звёзды, стихла буря, Ярина с руками в крови по локоть шагнула из руин, из взбыдленной земли навстречу. Мрачно блеснули из-под бровей глаза. Алые узоры проступили в ладонях.

Вновь настала оглушительная тишина во всём лесу. Финист нагнулся, поднял яблоко, обжигаясь, проглотил в секунду и упал замертво. Полоснул по лицу первый солнечный луч, но не превратил молодца обратно в птицу.

…В полной тишине, в умытом рассветном сумраке шла Ярина домой. Лес замер — не щебетали в траур по Финисту даже птицы.

Зашла в избушку, знакомую, памятную с детства. Здесь пряталась от старых страхов, здесь училась, здесь с Ягой варежки вязала, леденцы грызла. Тишина стояла такая, что давила на уши, на душу. Не скрипит метла, не поёт в чаще Гамаюн, не скребётся домовой, не слышно плеска русалок. В окна гарь глядит, выжженая опушка. А руки — в крови.

Бросилась отмывать, но кровь только въелась глубже — в руки, лицо, шею, — пошла розовыми лепестками по коже.

— Качнула Чашу, — как наяву услышала Ярина голос Яги.

И так и не запели в тот день птицы, не зашло солнце даже в полночь, и поднялась метель — лютая, зимняя, несмотря на сентябрь. Всю ночь Ярина просидела у самовара, и мелькали в памяти пещера Кощеева, покои Озёрного Царя, русалки бездыханные, плававшие под ивой…

Качнула Чашу. И ведь не подумала даже, что творит. И лето мелькнуло одной минутой — страшной, натянутой, как тетива, сжатой, будто узел. О Равновесии ли думаешь, когда умирать страшно?

Бросилась к книге, не зная, как вернуть, что делать. А книга-то и не открывается — запечатала Яга… Обожгло печатью руки. И тотчас всколыхнулось в памяти:

— До Мёртвого колодца не добежать, до Живого тем более!

Нужна настоящая вода — Живая, Мёртвая. Чтобы оживить колдунов. Чтобы вернуть Чаши в равновесие. Такая нужна вода, какую только в Хтони найдёшь.

Ярина подошла к чёрной двери, помедлила минуту. Стоило протянуть руку, как дверь, будто изморозью, покрылась тончайшей сталью с узором из птичьих перьев. Прошелестел издалека Финист:

— Не ходи в Хтонь!

Закрыла глаза, заткнула уши, растопила сталь, толкнула дверь. Скрипнули древние, рассохшиеся плашки, легко на смазанных петлях отошла створка, зацепила косяком занавесь на старом зеркале. Ударило сырым вихрем.

Ярина оглянулась — отразилась в зеркале девушка со свечой. Обернулась — стоит она на крыльце, на пороге заросшей мрачной тропки. Отзываясь на качающийся огонь, вспыхивают в чаще болотные цветы. Стонут над головой сосны.

— Не ходи, Яринка! — крикнула сквозь зеркало смутная фигура из-за спины. — Не ходи туда, глазастая!

Схватила прислонённый к стене железный посох, ступила на тропу. Оглянулась в последний раз на избушку — трещат ходики, шипит самовар, полыхает сквозь слюдяное окно ночное солнце, — захлопнула дверь и побежала вперёд, вжимая голову в плечи, ёжась от ветра.

+10
01:04
1163
01:52
Тонко, колоритно, образно. Просто прекрасно. Нет слов.
17:01
Хороший рассказ! Надеюсь, пройдет дальше.

В конце немного все намешано — и белое пламя, и пурпурное, и яблоки, и хтонь, и озерный царь, и Чаша Мирозданья. И Царевны какие-то. Многовато для такого короткого рассказа показалось.
Но вот первая часть до того, как Яга увидела свою смерть, вообще чудесная.
17:39
Прекрасная сказка. Я так люблю, когда в сказке все логично объясняется… Не всегда нравятся мне из-за этого сказки Шарля Перро, братьев Гримм, уж больно они изменились с тех пор, как их написали, логику надо искать слишком глубоко. А тут описан яркий мир, очень живые картины, персонажи. Хочется верить, что Ярина справится и исправит все, что натворила, она ведь так сильна.
11:24
Перо мастера, такое читать — бальзам на душу! И слог красивый образный, и сюжет с развитием и конфликтом, и финал, где побеждает добро. Всё честь по чести!
02:26
+1
Шикарный рассказ, что тут скажешь. Просто супер. Немного странными показались все эти убийства в конце, но в остальном bravo
15:17 (отредактировано)
+1
Вот это сказка! bravoХарактеры героев прописаны так, что как живые! Вот бы это из рассказа в роман переросло…
Браво, автор! bravo
21:37
+1
Вернулась, ещё раз перечитала.:))) Автор, если Вы потом напишете, вдруг, продолжение, не сочтите за наглость, сообщите,, пожалуйста! :))) Вжилась в Вашу магическую историю… bravobravo
22:56
Пришла на комментарии. Ярко, образно, живо — возразить нечего. Но я субъективно не люблю истории, в которых кровь льется рекой. Даже если они с легким намеком на исправление ситуации. Когда читала про убийства всех подряд сказочных существ, была еще надежда, что это Ярина для равновесия сделала — меньше станет общее количество силы в лесу, смогут они вдвоем с Ягой в живых остаться, если Яга яблоко съест. Не так логично, зато чуть человечнее. Суп из Гамаюна девчушка же не от жестокости варила, а из желания помочь — привязана была вроде. Может, и тут бы сработала такая мотивация.
Ожидания не оправдались. На месте Хтони и ее обитателей я бы уже напряглась от описанного в финале вторжения — кто знает, что милой девчуле еще спонтанно в голову придет во имя благих намерений.
И еще я не могла отделаться от неуместных ассоциаций фармацевтического характера с именем героини, но это, возможно, тоже исключительно моя личная проблема, а автор имел в виду то, что имел, и что читается по тексту — ярь, силу и пламя.
22:09
+1
не могла отделаться от неуместных ассоциаций фармацевтического характера
Погуглил. Поржал. Спасибо!
22:08
Лицо у лежащей в гробу было тёмное, обгорелое; удивлённо приподнялись, да так и не опустились брови.
Я, наверное, чего-то не понимаю, но какие к Лешему брови, если лицо обгорело до потемнения (обугливания) тканей?
— Смотри-ка, и запачкаться не успела. Ни пятнышка.
Ага, то есть, обугленное лицо — это «ни пятнышка»?
— Силой ищи, не руками!
«Use the Force, Luke!» А лайтсэйбер этой Рей, простите, Ярине дадут?
— А Мирозданию-то что до русалок?
— Не до русалок — до колдовства. Столько книжки мои читаешь, а ещё не поняла? Сколько его в мире есть, столько и должно быть. Ни больше, ни меньше. Чаша покачнётся — пойдут несчастья.
Ага, а это из «Лабиринтов Ехо» Макса Фрая. Там тоже старались блюсти баланс магии, иначе миру кирдык. Опять же, вспоминается «Земноморье» Ле Гуин и наставления Огиона Молчаливого.
— Не буду, — всхлипнула Ярина. А всё-таки натворила. Не прошло и года, как Яга захворала
И всё в одной строке. Ну нормально, что. Правило «один абзац, одна мысль» — да кому оно нужно? Хорошо, что не весь текст сплошным полотном.
Проглотила Яга перо — и мир заиграл красками, забыто остро глянули глаза, погорячела кровь
Ох, сдаётся мне, не перо то было. А что нам скажет на это Госнаркоконтроль?
За спиной стукнуло камнем о землю; явился Финист
… словно рояль из куста. Изящно введён персонаж, ничего не скажешь.
Финист наклонился ниже и заплакал над Яриной крупными белыми слезами. Касаясь Ярининого лица, слёзы...
Гусары, молчать! Доктор Фрейд, вы тоже там не ухмыляйтесь!
Мало ли тех, кто и Белое Пламя приручил, и Пурпурное в узде держит?
Я — служитель тайного огня, хранитель пламени Анора! Тёмный огонь тебе не поможет, пламя Удуна! Возвращайся во Тьму! Ты не пройдешь!
Яга накинула платок, нюхнула перца
Нет, точно пора звонить в ГНК.
Мрачно блеснули из-под бровей глаза. Алые узоры проступили в ладонях.
Дарт Реван, и вы здесь?

Есть одно слово для подобных текстов: мешанина. Когда в сеттинг кидают всего, всего, всего, да побольше. Когда половина заявленных понятий и терминов не раскрывается вообще никак, а вторая половина — вскользь и походя. Когда персонажи забегают в повествование со своей повесткой, а потом исчезают на половине фразы, и не успеваешь понять, зачем они вообще тут появлялись. Когда действия героев подчиняются не прописанной мотивации и логике повествования, а прихоти автора.

Отдельно досадно, что языком-то автор владеет, и владеет неплохо. Ну или где-то отыскал приличного редактора, который славно потрудился над изложением. Увы, жаль, что не над содержательной частью.
Загрузка...
Светлана Ледовская

Достойные внимания