Анна Неделина №2

Сердечный приступ

Автор:
Александр Кротов
Сердечный приступ
Работа №252
  • Опубликовано на Дзен

Сентябрьские вечера стали холоднее, и лёгкая ветровка уже не защищала от неприятных порывов ветра. Андрей Афанасьев пытался застегнуться. Но сигарета и большая папка с документами не добавляли ловкости в процессе скрепления молнии на куртке. И всё-таки Андрей справился. Выдохнув большое, вонючее облако дыма, он осмотрел знакомый двор. Да, бывал он здесь и по работе, и юность его прошла недалеко от этих мест. Но совсем не от этого было скверно на душе у старшего следователя.

А Василий Кошкин не грустил и не мёрз. Он просто стоял и зевал, звеня мелочью в карманах. Полноватый сорокалетний мужчина терпеливо ждал своего товарища, ведь тот обещал после всех дел подбросить его до дома на машине. У Кошкина машины не было, не было и особого энтузиазма в работе, но более молодой сослуживец вызывал уважение своей энергичностью и знанием дела. Да и полномочий у Афанасьева было побольше. Поэтому Кошкин просто был на подхвате и лишний раз «не отсвечивал», как того и требовала ситуация.

– Тяжёлый день выдался, – посчитал нужным нарушить тишину Василий. – Может быть, выпьем потом пивка? Хотя, такая погода. Может, водочки? По маленькой?

Кошкин не раз предлагал Афанасьеву выпить после работы и тот обычно отказывался. И сегодня тот спросил без особой надежды, чисто для поддержания традиции. Ведь Кошкин для себя уже решил, что всё равно выпьет, и, вполне возможно, не по маленькой.

– Да, давай, – ответил Афанасьев, неожиданно для Кошкина. – День действительно тяжёлый.

– Что-то ты совсем хмурый, устал? – спросил повеселевший Василий.

Андрей, конечно же, устал. Выплюнув сигарету, он решил немного пооткровенничать:

– Знаешь, крайний труп сегодня – это моя бывшая одноклассница. Ей ещё и тридцати не было.

– М-да, жизнь, она такая… – по-своему выразил сочувствие Кошкин. – Наверное, и портфель ей из школы таскал? За косички дёргал?

Андрей с укором посмотрел на Василия, когда они заходили в незакрытый подъезд «сталинки», но ничего не ответил. Не таскал он Олесе портфель, и не дёргал её за косички. Хотя, может быть, Афанасьеву этого когда-то и хотелось, но он рос тихим, скромным, не было в его жизни романтических отношений до окончания школы. А должностную жёсткость и принципиальность он приобрёл относительно недавно.

Поднявшись пешком на пятый этаж, и едва справившись с неизвестно откуда взявшейся тяжёлой одышкой, Андрей с силой постучал в дверь. Звонка не было и никто не торопился им открывать.

– Не грусти, – всё подбадривал Василий. – Быстро посмотрим и уйдём. Нечего нам тут задерживаться. Что там по причине смерти? Менингит-простатит? Бывает…

Дверь начала открываться под тихий рык Андрея:

– Вася, хватит, зае… здравствуйте! Капитан Афанасьев, старший следователь. Участковый не придёт, заболел, другого не нашлось, поэтому послали нас. Быстро осмотрим, а за… трупом приедут чуть позже, через полчасика…

Дверь открыла женщина, которой было немного за шестьдесят. Она выглядела ухоженно и аккуратно. Некоторая надменность во взгляде и прямая осанка даже навевали мысли об интеллигентности, аристократичности. Женщина держалась хорошо, но белки её глаз были покрасневшими, следы горя всё-таки были заметны.

– Весь день вас ждём! – сказала женщина бегло изучив протянутые удостоверения.

– Что поделать, это вообще не наша работа! – сказал, нагло переступив порог квартиры, Кошкин.

Мужчины прошли в жилище.

В этот момент где-то на кухне зазвонил стационарный телефон, и женщина, сунув в руки Афанасьева заключение врача «Скорой помощи», поспешила ответить на сигнал старомодного аппарата. Полицейских она строго попросила ждать её в прихожей.

– На! – вручил все документы Андрей в руки Василию. – Я посмотрю на труп и уйдём.

– Ну, ты что, на трупы не насмотрелся? – вздохнул Кошкин.

Афанасьев посчитал не нужным что-то объяснять, ведь на всё была инструкция. Поиск комнаты, где лежала мёртвая девушка, занял всего несколько секунд. В просторном зале было темно и пусто, а в дальней комнате, где был всё тот же аккуратный и лишённый изысков интерьер, что и во всей квартире, тускло горела настольная лампа.

Андрей попытался найти в комнате выключатель, но быстро решил, что и лампы будет достаточно. Ведь медики не нашли насильственных причин смерти. Просто запущенная форма болезни, которую на ранних стадиях можно было вылечить. Но люди из этой немногочисленной религиозной группы отказывались от хирургического вмешательства. Об этой малоизвестной религии, относящейся скорее к секте, Андрей узнал в школе от самой Олеси во время одного из недолгих разговоров. Он помнил ещё несколько странностей, но про традиции обращения с усопшими он ничего не знал. Впрочем, его это мало волновало, он устал и хотел поскорее закончить со всем этим…

Олесю он не видел с выпускного бала. А девушка изменилась. Стала стройнее, похорошела. Из серой мышки она превратилась в настоящую красавицу. Впрочем, она вызывала в нём симпатию и будучи неприметной «зубрилкой», которую одноклассники недолюбливали, но всё-таки уважали. Но в то время Андрею много кто нравился. От Олеси до Анджелины Джоли, поэтому о крепкой силе каких-либо чувств не было и речи, но в зачерствевшем сердце следователя появилась трещина жалости. Он был худощавым, некрасивым, с болезненным цветом лица, но живым, и, несмотря на усталость, способным ещё переделать много дел. А она лежала здесь. Красивая и мёртвая. В комнате с высоким, старомодно побелённым потолком, где кроме кровати, шкафа и письменного стола не было ничего. Будто и нормальной жизни в этих стенах никогда и не было. А была только смерть молодой девушки.

Олеся лежала в одной ночнушке и её кожа была по-настоящему белой. Андрей видел немало трупов, и всегда каким-то необъяснимым чувством ощущал потусторонний холод от человека, отпустившего из себя жизнь. Это было странное, до мурашек по коже будоражащее сознание искрой ужаса чувство восприятия чужой гибели. Понимание, следовавшее за наблюдением окоченения конечностей и неестественности позы усопшего. Взгляд мертвеца или его закрытые тяжестью бренности веки – всё всегда было условно понятно Андрею, что перед ним не спящий человек, а мертвец. В смерти нет ничего привлекательного и даже самые красивые девушки в момент осмотра трупа не вызывали ничего, кроме естественного отторжения, брезгливости. Здесь же всего этого не было.

Девушка, несмотря на отбелённую отсутствием кровотока кожу, выглядела живой. Не было этой одеревенелости тела, и закрытые глаза будто в любой момент могли открыться. И чуть приоткрытый рот не создавал впечатления ослабленности мышц, а томил в ожидании услышать приятный голос, хорошо поставленную речь. И красивые черты лица никак нельзя было назвать маской смерти.

Андрею всё-таки захотелось включить свет. Он даже обернулся в сторону аккуратно прикрытой двери, за которой слышался властный, громкий голос всё ещё разговаривающей по телефону матери Олеси. Она улаживала какие-то организационные моменты по поводу похорон. Ещё за дверью громко вздыхал Василий, шурша бумагами.

Афанасьев смог признаться себе в том, что ему стало жутко. Давно забытое чувство, которое в последний раз давало о себе знать на осмотре убийства одного крупного бизнесмена, ещё в самом начале карьеры молодого следователя. Тогда убитый несколькими выстрелами в упор мужчина, лёжа на полу в своей квартире, вдруг резко стал издавать какие-то странные звуки. Эх, и перепугался тогда Андрей! Но судмедэксперт, усмехнувшись, рассказал, что если из мертвеца выходят газы, то это норма! А Вася Кошкин тогда пошутил о том, что в такие моменты он всегда надеется на то, что покойник чудесным образом очнётся и избавит их от работы, рассказав о том, кто, как и за что его убил, да недоубил.

От этих воспоминай Афанасьеву стало немного легче. Смерть – это часть жизни, это его работа, его зарплата. И врачи «скорой», установившие финальный диагноз, и ритуальные агенты, уже, скорее всего, побывавшие здесь, насмотрелись на эту очередную смерть. Впитали в себя часть чужой трагедии. Пропустили всё через себя равнодушно профессионально. Так чего же боялся Андрей? А боялся он лишь своего желания. Желания прикоснуться к Олесе. Прикоснуться и удостовериться в том, что она действительно мертва.

Хотелось курить, хотя горький привкус во рту ещё оставлял память о недавней сигарете. Очередной ненужной сигарете, что до сих пор давила неприятными ощущениями в груди, к которым заядлый курильщик легко привыкает, не обращает на них внимания. И Андрей знал, что скоро он выйдет из подъезда и опять закурит. Ещё он обещал выпить с Васей. Что ж, сегодня это не будет лишним, даже если завтра будет гудеть голова. Это даже хорошо, что голова болит, а не как в данном случае вдавлена в мягкую подушку, из которой торчало перо. Захотелось его вытащить. И захотелось поправить локон чёрных волос, упавших на лоб девушки. Вполне возможно, локон выпал, когда её осматривал врач. Или оплакивала мать. Аккуратная чёлка была немного взлохмачена, и это несколько портило общую картину повсеместной аккуратности…

Всё, Афанасьев собрался с силами. Под громкий бой своего отравленного никотином сердца он склонился над девушкой, взял её руку. Та была холодной, пульса не было. Что и требовалось доказать. Глаза Олеси не открылись, губы не прошептали никаких слов, от которых сердце могло не выдержать…

Могло не выдержать. Просто могло не выдержать. И не выдержало.

Острая боль пронзила грудь Андрея. Он выдохнул, отпустил запястье девушки и упёрся ладонью в край кровати, сминая белую простыню. Внезапная агония вроде бы утихла, ядерный взрыв в теле заменил тлеющий, но всё ещё жгущий болевыми ощущениями костёр. Нет, межрёберная невралгия и прочая болеобразующая канитель была знакома Андрею. Но чтобы так сильно пришпандорило, да в такой момент! Рано для сердечного приступа, рано!

Андрей выпрямился и тут же почувствовал новую боль. На этот раз будто ударом молнии пронзило затылочную часть, а в пожар над желудком будто кто-то добавил розжига до той меры, при которой перехватывало дыхание. От страха захотелось позвать Василия, но как-то все мысли и ощущения Андрея сбились в одну невообразимую кучу ощущения «здесь и сейчас», которое длилось секунды, но отнимало ощущение времени у вечности.

За дверью послышались голоса. Мать Олеси вернулась с кухни после телефонного разговора. Василий робко начал объяснять, что они уже начали работу, так как торопились, на что хозяйка квартиры, без истерик и криков, строго, но без мата, высказалась по поводу того, что полицейские без её разрешения прошли дальше границы прихожей.

Дверь в комнату отворилась. Андрей уже хотел было с растерянным и виноватым видом попытаться обернуться в сторону вошедших в комнату, как боль провалилась куда-то вниз, утянув за собой сердечный стук, и делать какие-либо движения стало просто страшно. Нужно было попросить вызвать «скорую» или просто медленно удалиться, извинившись. Но Афанасьев не успел ничего этого сделать, всё оказалось серьёзно.

Всё-таки обернувшись, он почувствовал, что больше не владеет своим телом. Ему захотелось сделать шаг, но ноги предательски подкосились, а глаза начало заливать какими-то чернилами. В комнате резко стемнело, когда окрашенные половицы стали стремительно приближаться к лицу Андрея. Боли больше не было, было просто мимолётное ощущение бесконечного падения.

И последнее, что он заметил, это одним взмахом ресниц открывшиеся, безумно красивые и выразительные глаза Олеси…

…в своей тихой, лишённой хулиганских выходок, юности, Андрей Афанасьев много читал книг различных авторов – от признанных классиков до малозначимых современников. У него тогда выработался свой вкус, свои литературные привычки, и если история начиналась с того, что главный герой проснулся или очнулся, то это была плохая история с примитивными оборотами, сюжетными клише. Но Андрей оправдывал автора тем, что в жизни тоже много чего бывает примитивного, поэтому шанс рассказать свою историю должен быть у всех. Пусть даже если эта история плохая.

А то, что история вырисовывается плохая, Афанасьев понял, когда очнулся. Очнулся, будто кто-то убрал с его взора мгновение назад разлитые чернила. Но в мире произошло много мгновений, больше, чем их успел отследить Андрей. И чувство времени исчезло, как и исчезло ощущение собственного тела. На миг мужчина обрадовался, что не нужно больше таскать на себе этот тяжёлый скафандр с прокуренными лёгкими, но изменённое сознание быстро обдало ушатом холодной воды понимания того, что это и есть смерть.

Но почему всё вокруг было таким живым? Афанасьев концентрировал своё сознание на окружающих его вещах и предметах. Страх притупился, будто кто-то успокоил, объяснил, что всё нормально. Что умирать – это норма! Хоть и совсем не здорово…

В комнате с уже знакомым Андрею белым, высоким потолком ярко горела старомодная люстра. Олеся сидела на кровати и куталась в яркий халат, пока врачи СМП что-то колдовали над человеком, лежащим на полу. А колдовать уже было не над чем. Андрей, без особых усилий воспарил над склонившимися медиками и увидел свой бездыханный труп. Страх появился вновь, но его кто-то усиленно глушил какими-то сигналами, оказывающими седативный эффект. Движения взора были плавными, Андрей на какое-то время попытался сконцентрироваться на том, что у него всё ещё есть руки, ноги, туловище, но не смог. Ощущение собственной оболочки было невыносимо лёгким, необязательным, наводя ассоциации с облаком, которое подвластно ветру и не имеет возможности на него повлиять, а вот ветер… ветер всемогущ, как необратимость финала существования. Но Афанасьев ещё чувствовал себя, мог себя самоидентифицировать. И, несмотря на смиренность в мыслях, он всё равно не хотел быть здесь, в подвешенном состоянии над потолком, в стороне от своего неидеального тела.

А к его телу у всех резко пропал интерес. И вряд ли кто-то обратил внимание на грязь на его джинсах, появившуюся сегодня после вылазки в подвал – они утром выезжали на осмотр места гибели бомжа. И, конечно, никто не обратил внимания на то, как неаккуратно у него торчат волосы на затылке. И никому не было дело до того, как его труп открыл рот. Афанасьев Андрей умер прямо здесь от сердечного приступа. А Олеся, наоборот, сидела на своей кровати живой и даже здоровой. Мучащая её несколько дней сильная боль прошла. Медики теперь осматривали её и даже смеялись. Немного улыбалась и девушка.

Краски стали отчётливее, будто воздух загустел и наполнился какими-то деталями, которых никто, кроме Андрея, не мог созерцать. Живые никогда не видели, как от их нелепых тел, укутанных в одежду, исходит красивое свечение. У кого-то тусклое, у кого-то пёстрое. Олеся, например, была ещё блеклой, а две девушки из СМП, немного старше недавней покойницы, ещё светились ярким разноцветьем. Правда, у одной девушки были затемнения в области лёгких – видно тоже курильщица. От живых тел исходили многочисленные нити, упирающиеся в пол, потолок и стены. У Олеси этих нитей было меньше, но они ещё спускались откуда-то сверху, прилипая к сепии её ауры. Вскоре и из-под пола появились аналогичные серебряные отростки, легко крепившиеся к телу девушки. А вот у Андрея таких нитей было всего четыре штуки, и они были очень тусклыми, тонкими, упирались в потолок, а потом и в само небо.

В комнату вошёл растерянный Василий Кошкин. Он покачал головой над трупом Афанасьева, а на крик его души никак не отреагировал. Впрочем, Андрею быстро наскучило извлекать из себя немые звуки, он просто изучал переплетения серебреных нитей и рассматривал многообразие ауры людей. Наблюдать за всем со стороны было любопытно, не менее интересны были и разговоры, тем более в многообразии глухих, как под водой, звуков, людская речь стала вполне различима.

– Что же ты, Андрюха, – сказал, тяжело вздохнув, Вася Кошкин перед тем, как снова выйти из комнаты.

За последние минуты он часто ходил туда-сюда, не находя себе места в квартире. Зато Андрей теперь легко мог найти своё место в этом разложившемся на слои существовании. Он ненадолго заострил своё внимание на девушке в белом халате. Она быстро тараторила Олесе:

– Девушка, вы только уж, пожалуйста, не пишите жалобы на наших коллег. Ну, приняли они ваше состояние за смерть, ошибка серьёзная, но, главное, всё же обошлось! Жалко только мужчину, он, похоже, сердечный приступ словил тогда, когда увидел, что вы очнулись! А вы завтра же идите к врачу, самолечением не занимайтесь!

Олеся ничего не отвечала, только растерянно кивала. Андрей видел, что ей холодно, но её тело быстро начинало принимать тёплые оттенки, аура становилась ярче. И, наверное, это было хорошо, что такая симпатичная девушка осталась жить. Было бы не плохо, если бы и Андрей оказался жив, но раз уж случилось то, что случилось…

Время тянулось вязкой патокой, вздрагивая от волн событий, происходящих в огромной для бестелесного духа комнате в семнадцать квадратных метров. Пришли какие-то мужчины, запаковали в мешок тело Андрея. Неаккуратно, но быстро. Видимо, это была та самая бригада труповозки, которая должна была приехать за Олесей. Но с пустыми руками они не уехали. Раньше них ушли врачи. Последним покинул квартиру Вася Кошкин. Казалось, ему было тяжелее всех.

В путь за своим телом хотел отправиться и Андрей, но покинув комнату Олеси, его накрыло волной жуткого страха. Будто место его смерти стало для него ближе отчего дома, а все остальные места этого наполненного серебряными нитями бытия и тягучим временем вселенной были чужой, враждебной территорией. Будто перемещающиеся в пространстве нити могли связаться в петлю и задушить. Или ещё хуже. Могли притянуть за собой каких-нибудь бессмертных существ, способных как-то навредить даже бестелесному духу. Так или иначе, в этой параллели Андрей ощущал чьё-то присутствие. Каким-то образом опять всплыла надежда на то, что жизнь ещё не безвозвратно потеряна, что он, как и Олеся, может очнуться, придти в себя, и тоже о чём-нибудь посмеяться с врачом СМП…

Афанасьев посмотрел вслед медленно растворяющемуся в сумраке Василию. Лестничные пролёты казались чёрным омутом, где водится что-то такое, что страшнее смерти. Андрей вернулся в квартиру Олеси. Он начал предполагать, что смерть это бесконечный страх.

В комнате Олеси было спокойнее. Девушка всё также сидела на своей кровати. Только теперь она выглядела уставшей и тёрла виски. Серебряные нити всё ещё клеились к её телу, но не в таком количестве, как некоторым временем ранее.

Пришла мама Олеси. Казалось, она была совершенно не рада воскрешению дочери. По крайней мере, интонации её голоса были такими же, как и в то время, когда она по телефону обсуждала то, сколько венков нужно будет на могилу, и сколько они будут стоить.

На какое-то время взгляд женщины смягчился, и к её лбу в этот момент микроскопической полоской откуда-то сверху приклеилась серебряная нитка, будто тоненький волосок фантастического животного. Но мать Олеси ничего не заметила, она спросила у дочери:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – сухо ответила Олеся.

– Хорошо, – повторила за дочерью женщина.

После небольшой паузы, Олеся, без каких-либо эмоций, спросила у матери:

– Ты специально долго разговаривала по телефону, чтобы он успел придти в комнату и… взять меня за руку?

Женщина едва заметно кивнула, но потом её лицо вновь приобрело строгость, в голосе появилась властная жёсткость:

– А ты не смогла удержаться? – спросила она.

– Я очень сожалею об этом, мама, – без какого-либо сожаления ответила Олеся. – Но я решила не терять последний шанс. Он был слаб, я была сильнее.

Странно, но Андрею её голос не показался красивым, приятным. Он был каким-то металлическим, сухим, она будто не выражала свои мысли, а беспристрастно документировала происходящее. И её взгляд потерял былую выразительность. Будто только пробуждение вернуло в её глаза блеск красоты жизни, но потом эмоции улеглись и взор превратился в привычный фиксатор событий. Он помнил, что Олеся была такой и в школе. Серьёзной, строгой. Андрей думал, что это просто милая зажатость, а это, оказывается, естественность поведения. И такая оболочка Андрею совсем не нравилась, как противоестественна она была по сравнению с красотой расцветающей ауры.

– Поздно сожалеть, – вздохнула мама Олеси, незаметно стряхнув с себя несколько серебряных нитей, что провалились под деревянные половицы вниз, к соседям, потом в подвал, потом в бездну…

– Знаю, – сказала Олеся.

– Ты должна помнить, к чему это привело твоего отца. И как нам пришлось бежать, прятаться...

– Я помню, мама.

– Ты должна уйти. Уйти, как можно скорее.

Последние слова женщина сказала так жёстко, что ни у кого не возникло бы желания спорить. А Андрей уже даже не обратил внимания на осыпавшиеся, будто стремительным декабрьским снегопадом, нити. Его больше тревожило наступление ночи.

– Я уйду, мама. Только дай мне немного времени, чтобы сходить в душ. Я всё ещё чувствую в себе то… как была мертва…

– Я соберу тебе сумку, – сказала женщина и повернулась к выходу. – Но… скажи, ты его видишь?

– Нет, мама.

Женщина ушла. Вскоре покинула комнату и Олеся. Андрей, без каких-либо задних мыслей, проследовал за ней в ванную комнату. За пределами четырёхстенной обители своей смерти он ощущал в себе движение необъяснимой энергии, заставляющей мыслительный процесс работать быстрее, в остатках сознания более чётко воспроизводя понимание того, что с ним случилось. А случилась с ним такая дико неприятная штука, как смерть.

Олеся стала регулировать температуру воды, долго купая руки под струёй прозрачной жидкости, которая ярко переливалась, попадая на серебряные нити. Девушка скинула с себя халат, оставшись в одной ночнушке. Но почему-то она не торопилась снимать остальную одежду, наполнять ванну или включать душ.

– Ты долго будешь смотреть на меня? – спросила она, повернувшись к Андрею, который в этот момент, на самом деле, безуспешно пытался разглядеть себя в зеркале.

Он не знал, что может ей ответить. Девушка смотрела прямо на него. Способность говорить никак не хотела реанимироваться в бестелесном духе, хотя Афанасьев очень этого хотел, чтобы хоть как-то обозначить свою непричастность ни к чему дурному.

– Я прошу у тебя прощения, – сказала Олеся, отведя взгляд.

Отваливающиеся серебряные нити будто дали понять, что она сожалеет, несмотря на то, что в её голосе не было никаких интонаций, указывающих на это.

– Я. Не. Мёртв, – отрывисто, будто транслируя какой-то сигнал, передал свои мысли Андрей, немного испугавшись странного звука, не имеющего ничего общего с его голосом.

– Сожалею, но ты мёртв, – сказала Олеся. – И выглядишь ты сейчас… пойми правильно… просто ужасно. Ты пугаешь меня, хотя не так давно я, наверное, выглядела так же, как и ты. Но я проявила слабость. Я не могла не зацепиться за эту жизнь, хотя не знаю… не до конца осознаю, зачем она мне нужна.

– Мне. Нужна,– передал сигнал Андрей, вложив в эти два слова два смысла, попытавшись передать переживания по поводу своей утраченной жизни, одновременно стараясь поддержать девушку в её душевных терзаниях по поводу вернувшегося к ней существования.

– Через три дня или даже раньше тебя совсем не станет, могу только посоветовать провести это время с пользой.

– Я. Буду. Жить, – оформил свою мысль Андрей, хотя хотел поведать о чём-то совершенно другом, более осмысленном, показывающем и надежду на воскрешение, и желание узнать больше о том, что с ним стало.

– Я до конца не знаю, как это у нас работает, – сказала Олеся, умывшись. – Я, правда, не знала, что у меня получится. По преданиям, скоро ты исчезнешь. Навсегда. Оттуда никто не возвращается. Прости. Я не знаю, как объясниться, не знаю, какую информацию я могу тебе ещё передать. Могу только попросить оставить меня. Прости, Андрей. Я вспомнила тебя. Мне жаль, что это именно ты.

Казалось, Олеся даже может расплакаться, но нет. Её характер не дал шанса слезам появиться на свет.

– Если тебя это утешит, – продолжила девушка. – То меня теперь будут искать хранители тайны смерти. И они убьют меня. Или всю жизнь мне придётся прятаться. У моего отца не получилось. Не уверена, получится ли у меня.

Андрей осознал, что обозначить свои мысли правильно он не сможет. Жизнь слишком хрупкая игрушка, и играть с ней нужно очень осторожно, не заигрываясь. У Афанасьева ещё была мысль о том, что привязываться к жизни тоже не стоит, но это он понимал лишь сейчас, будучи бестелесным духом, от которого уже не было толку на этой земле, которая стала ему пухом.

Андрей оставил Олесю принимать душ в одиночестве и тихо ушёл во мрак позднего вечера.

Опадающие листья путались в серебряных нитях и безжалостно разбивались о землю. В них тоже уже не было жизни, как и не было жизни в серых домах-коробках и безликих железках-автомобилях. Жёлтые деревья, синхронно с нитями, колыхались на ветру, отпуская в небо огромные лучи, что лёгкой паутиной обволакивали всё вокруг. Пришлось долго любоваться небом, потому что эта бездна так просто не отпускала, она была совсем рядом и ощущалась огромным живым организмом, в котором было легко раствориться. Оно бурлило тёмно-серой густой жидкостью, роняя нити на всё, в чём теплилась жизнь.

Андрей нашёл свой окурок, уже кем-то растоптанный. Пожалел о том, что именно таким остался его последний след на этой земле. Земле, под которой был страх, и страх звал к себе во тьму громче, чем бурлящее жизнью небо над головой. И это чувство пронзало насквозь грубым осколком тревоги, внушая мысль, что небытие готово хоть целую вечность уничтожать всё, что от тебя осталось.

Афанасьев поспешил скрыться подальше из этого двора, где когда-то однажды прогуливал секцию шахмат, в надежде встретить Олесю. Это был класс пятый или шестой. И он тогда её здесь не встретил. Зато встретил сегодня. Что за неудача.

Миновав тягучее расстояние, Андрей оказался в доме своих родителей. Он всегда любил здесь бывать, но сегодня тут было жутко. Зеркала. Оказалось, в доме слишком много зеркал. И все они были пусты и холодны, как незакрытые окна и двери на улицу, улицу отчаяния и слёз, где застыла в ожидании болезнь, загубившая всё живое.

Мама с папой казались совершенно другими людьми, чужими существами. Оказывается, они были старше, чем думал Андрей. Он видел, как тяжело им даются простые движения, как сложно формируются простые мысли в их сознаниях, на которых кто-то опрокинул море колючего горя. Телефонный звонок не так давно разразил быт пенсионеров громким визгом несчастья. Времени хватило, чтобы понять новость и приложить её раскалённым железом к своей груди…

Да, они переживали. Мать плакала, отец пил что-то горькое. От горя они стали чужими. Что общего может быть у живого и мёртвого?

Несмотря на тягучее предчувствие опасности, когда даже стены родного дома могут таить в себе липких монстров, утаскивающих в подземелья забвения, Андрей пристроился рядом с матерью на аккуратно заправленную кровать. В глазах женщины застыли воспоминания о его детстве. Какие-то нелепые образы и почему-то много его звонкого смеха, которого он уже не помнил. Дурацкие ситуации, которые почему-то вызывали сумасшедший трепет в женском сердце. Он слушал её слёзы, пытаясь восстановить количество выпадающих серебряных нитей с её седой головы, но у него ничего не получалось – нити не желали возвращаться обратно, как и не желала возвращать свои привычные яркие цвета аура, наполняясь иссиня-чёрными кляксами, переливаясь химической грязью под мёртвым светом лампы накаливания.

Как много вреда он принёс своей смертью, будто и жил зря. И чувствуя поток воспоминаний своей матери, он понимал, что его жизнь имела смысл лишь в детстве, когда он открывал этот мир, не зная его обратной стороны. Когда ещё не зачерствел, до первой сигареты, до первого грубого слова в адрес родителей, до первой жуткой несправедливости, до осознания бессмысленности всех усилий.

Он машинально стал выдёргивать из себя немногочисленные нити, когда почувствовал, что сердце матери стало переполняться ядом потери. Не сразу, но у него это получилось. И он смог вырвать три из четырёх нитей, что держали ещё его в этой проекции существования. Последнюю он трогать не стал, боясь стремительно провалиться без неё прямо к чертям в котёл…

Три микроскопических нити привились к седым волосам женщины. Она перестала плакать. Андрею показалось, что ей стало легче. Вот ему бы кто отдал свои жизнедержащие нити в момент его смерти, может быть у ведьмы Олеси ничего бы и не получилось. А, возможно, чтобы избежать такой нелепой гибели, нужно было просто бросить курить.

Женщина взяла кнопочный мобильный телефон, что лежал на прикроватной тумбочке, и медленно, дрожащими пальцами стала искать в меню «контакты» чей-то номер. Выбрав контакт «АНДРЮША СЫН», она стала звонить по этому номеру.

Этого Андрей выдержать уже не смог.

Он взмыл в небо, будто в последний момент увернувшись от чьих то цепких, чёрных, тысячепалых рук. Вихрем слёз в мелкой измороси дождя он воспарил над городом, путаясь в чужих нитях, ощущая посторонние жизни и не имея к ним никакого отношения. В этот момент память медленно стирала свои следы о нём в головах малознакомых Андрею людей. Несколько позже эту операцию она проделает и с более близкими людьми из окружения Афанасьева. Возможно, всеуничтожающая деменция доберётся и до его родителей. А пока кто-то вспоминал Андрея, «как его там».

На проспекте в этот вечер было мало жизни. Зато не так давно здесь была смерть. Не обращая внимания на проносящиеся мимо чёрные пятна быстрых автомобилей, кто-то человекообразный сидел на проезжей части и не мог подняться. Он подал Андрею короткий сигнал:

– Помоги.

И Афанасьев спустился к нему с мокрых небес, поздно заметив, что изуродованный искажённой реальностью усопший был не один. За его спиной стояло три безликих, серых человеческих фигуры, которые никак не проявляли своего присутствия искажением густого воздуха, будто они были просто неотъемлемой частью пограничья. Казалось, что их задачей было поторопить усопшего, который что-то искал на дороге. У него не было нитей, его аура была безжизненно серой, а сам он напоминал иссушенное чучело со скрюченным лицом. Афанасьев невзначай вспомнил, что пару дней назад здесь насмерть сбили пешехода. И видно не было покоя этому бестелесному духу.

– Найди. Подарок, – подал новый сигнал дух, скривив вытянутое лицо в страшной гримасе.

Андрей отошёл к обочине. На этом участке дороги был парк, где редела рыжими клочками стеблей высокая трава. В траве помимо безжизненного мусора лежало что-то тёплое, окружённое мягкой аурой. На миг в Андрее проснулся следователь. Ему почудилось, что погибший не может успокоиться от того, что на месте его гибели осталось что-то принадлежащее ему. Удар был сильный и это вполне могла быть кисть, или стопа… но нет, в траве лежали разбитые, с порванным ремешком, остановившие свой ход времени механические командирские часы. Андрей попытался их поднять, но у него ничего не получилось, предмет не давался в руки. Но он успел прочувствовать важность этих наручных часов. Их погибшему мужчине подарил отец, ещё в детстве, на день рождения, а через двести два дня после этого события погиб в командировке в горячей точке.

Неумирающая надежда на воскрешение дала посыл Андрею на то, что вернувшись сюда в человеческом обличье, он подберёт эти часы, и, пользуясь служебным положением, узнает про место захоронения жертвы пьяного водителя и отнесёт туда этот предмет. Андрей дал себе слово.

Этого оказалось достаточно, чтобы бестелесный дух неудачливого пешехода сдался. Он ушёл вместе с тремя неизвестными куда-то вдаль, по резко уходящей вверх дороге, на которой не было ни одного автомобиля. Бурлящее небо с лёгкостью поглотило путников. Андрею всё ещё не хотелось пройтись по этой же дороге в сопровождении трёх мрачных фигур, лиц которых он так и не смог разглядеть. Он даже не понял, есть ли от них прямая опасность, но хотелось держаться от них подальше.

Что делать дальше Андрей ещё не решил. Он хоть и осознавал срочность дела, но до последнего откладывал путь в морг, будто понимая бесполезность попыток остановить вскрытие своего бездыханного тела. Ему казалась, что консервная банка уже пуста, и второй раз в неё ничего не закупоришь, хотя у Олеси это получилось. Конечно, попробовать стоило, но несколько позже. Может быть, он ещё верил, что сможет ожить просто так, не прилагая усилий.

Но страх заставил двигаться дальше, ведь ночь была совсем близко. Она чернила всё вокруг и никакие уличные фонари не могли растворить эту мглу. Безопаснее всего было в комнате Олеси, но совсем не хотелось возвращаться в то место, которое совсем не должно было стать местом его гибели.

Течение времени и отблеск сиюминутного желания привели Андрея в незнакомый двор. Две пятиэтажки, неухоженная клумба, переполненные мусорные бачки, ржавые качели и лавочка. На лавочке сидел худощавый паренёк лет шестнадцати. Рядом с ним сидела Олеся. Андрей не сразу смог настроиться на волну их разговора. Но как только он начал различать слова, ему всё стало понятно. Олеся работала психологом. И этот парень был одним из её пациентов. Перед тем, как исчезнуть из города, она решила провести с ним последний сеанс поздним вечером около его дома. Парню было холодно, несмотря на то, что он был одет в зимнюю куртку и вязаную шапку. Аура его была бледной, но серебряные нити были в полном порядке, разве что немного путались, свивались в узлы. У Олеси ситуация была значительно лучше, хотя её болезнь была всё ещё с ней, и находилась в выжидательной позиции, чтобы когда-нибудь, когда представится второй аналогичный случай, вновь попытаться свести неугомонную жертву в могилу. Но девушка считала, что духовное благополучие всегда должно быть важнее каких-либо физических недугов, силой воли ограждая или избавляя себя от всех болячек. Но теперь что-то в ней изменилось после пережитого, и её голос стал более тревожным, но лучше наставляющий на борьбу с депрессией. Парень, несмотря на дискомфорт из-за прохладной погоды и неважного самочувствия, слушал Олесю, и к его ауре даже успело прилипнуть несколько нитей, будто тот, кто управлял людьми, как марионетками, решил, что этот человек нужен и важен, и ему есть смысл прочнее вписаться в картину окружающего мира, отсрочив получение знаний о густоте движения времени, о бурлящем небе и о наличии этих самых связующих нитей.

Андрей быстро нашёл и не менее быстро потерял смысл разговора, но в этот момент Олеся ему вновь начала нравиться. Да, это был черствый человек, но не без способностей к чуткому отношению к окружающим. В буквальном смысле, она плевала на себя и свой внутренний мир, пытаясь не дать упасть чужим мирам. Поэтому в её сердце было так пусто, в то время как у пациентов жизнь наполнялась новыми знаниями и смыслами. Но её умений для помощи самой себе было недостаточно. Андрей чувствовал и на ней липкие и маркие щупальца собственной депрессии. Воскрешение не дало ей новых сил, хотя подарило новый смысл жизни – вновь попытаться передать людям знание о ценности собственного существования, спрятавшись от преследования хранителей тайн смерти. Что ж, пока Андрей не познал многих таинств, которым владела Олеся, но он надеялся, что у него ещё всё впереди. Поток воздуха подвинул его поближе к девушке, что разглаживала на её коленях старую спортивную сумку с вещами, которую собрала ей мать.

И тут Олеся вздрогнула. Она не ожидала увидеть дух Андрея, и это её несколько смутило, но она не перестала рассказывать о строгой необходимости чётко следовать предписаниям врачей и верить в то, что всё в этом мире не зря. Может быть, она понимала, что пустота в её душе тоже была не просто так.

Андрей, ощущая на себе внимание девушки, видел, как к бледному, но внимательно слушающего психолога, понятливо кивая в ответ на все доводы, парню, подбираются новые серебряные нити, цепляясь за макушку. Но мальчишка, будто чувствуя их у себя над головой, отмахнулся от нитей, как от надоедливых комаров, и они улетели вверх, где прожорливо были поглощены жадным до чужих страданий небом. Но нити возвращались и продолжали к нему клеиться и он уже не сопротивлялся. Андрея не расстроил взбалмошный характер парня, который принимал помощь, но отказывался пускать её глубоко в своё сознание.

Афанасьев стал острее чувствовать, что эта реальность держала его всё слабее, но трое неизвестных ещё не торопились тащить его наверх. Впрочем, и вниз пока тоже не звали.

Чтобы больше не смущать девушку своим присутствием, он, наконец-то, добрался до морга. Не раз он водил сюда родственников погибших на опознание, теперь ему придётся опознавать свой труп, чтобы… что? Заставить его проснуться?

Проблем с поиском собственного тела у Андрея не было. Оно лежало на операционном столе, и его знакомый патологоанатом Семёнов Олег уже готовился к вскрытию. Но изрядно мешал ему в этом неизвестно как тут оказавшийся уже пьяный Вася Кошкин. Он бормотал что-то о бренности жизни и о счастье бросания курить. Семёнов слушал старого знакомого и никак не мог приступить к вскрытию. Делал ли он это когда-либо при посторонних и без помощника, Андрей не знал. Не понимал и того, почему Семёнов медлит. Внутри него были какие-то противоречия, но бессвязные и глупые слова Кошкина тут были совсем не причём. Может, ему, как и Афанасьеву, тоже кажется, что перед ним живой, а не мёртвый человек. Но Андрей просто наблюдал. Он не знал, как может помещать работе патологоанатома.

Вдруг в просторной операционной загустели тени по углам. Буквально из ниоткуда появились обезображенные существа, которые быстро окружили Андрея, но вплотную к нему не приблизились. Их стоны невозможно было разобрать, а истории их жизней не проявлялась сквозь давно погасшие ауры. Кто они? Почему не нашли покой? И что им сейчас нужно?

Сколько длилось беспомощное паническое состояние Андрея, понять было невозможно. Однако за это время Олеся смогла на позитивной ноте завершить общение с пациентом, после чего потратила некоторое время на поиски морга, куда увезли труп Андрея. Удивлены были и Кошкин, и Семёнов.

– Здравствуйте – поприветствовал гостью Олег.

– Это ночной дозор, всем выйти из сумрака! – неуместно засмеялся пьяный Василий.

Олеся, кажется, немного растерялась. Вполне возможно, она увидела, кто окружал Андрея, не давая ему протиснуться к своему телу, которое лежало на столе, и было готово к вскрытию грудной клетки. Но девушка быстро взяла себя в руки, в её голос вернулся металлический оттенок человека, чувствующего превосходство над другими. Возможно, внушал доверительные чувства и наспех накинутый на хрупкие плечи белый халат.

– Тело только что поступило, а вы уже взялись за вскрытие, это безобразие! – сказала она, подойдя к столу.

– Какая властная женщина, – сказал Василий, отойдя в сторону.

Олег не разделял его позитива. Он начал объяснять:

– Ну, а что ж его дальше морозить-то, сегодня больше работы сделаю, завтра будет посвободнее. Тех бомжей на конец дня оставлю, их не к спеху, а тут коллега…

– Да перед кем ты оправдываешься! – загудел Василий. – Она не из начальства! Это та самая, которая сегодня умерла, а потом очнулась, когда Андрей вот это вот самое… попрощаться, наверное, пришла!

– Тогда покиньте рабочую зону! – строго сказал Олег, резко сменив тон.

– Я ненадолго! – сказала Олеся и подошла к столу, на котором лежало тело Андрея. – Прости меня!

Она взяла труп мужчины за руку, и дух Андрея закружил по помещению, обрастая новыми нитями.

– Андрей! – девушка обращалась уже не к трупу, а напрямую к духу, сумев найти его в круговороте мрачных теней и серебряных нитей. – Я не такая жестокая! Я совершила ошибку! Я решила! Я займу твоё место, только прости!

Андрей уже чуть было не окунулся в своё холодное тело, поддаваясь потоку неуёмной энергии, как Вася обхватил руками девушку и совсем не деликатно оттащил её от трупа.

– Сумасшедшая! – крикнул он ей на ухо.

– Охрана! – крикнул Семёнов.

– Зачем ему вскрытие?! – закричала Олеся, оттаскиваемая Кошкиным подальше.

– Затем, – нравоучительно сказал Семёнов. – Это не сердечный приступ, а фигня какая-то. Нужно понять какая.

– Он должен жить! – продолжила кричать Олеся.

– Увы, чудес не бывает! – сказал Семёнов, веря во врачебную ошибку в ситуации с Олесей.

На крики прибежал только что проснувшийся охранник и помог Кошкину вывести Олесю из здания морга.

А Андрей, потеряв в себе силу, которая пыталась запихнуть его душу обратно в тело, начал медленно отдаляться от своего тела, теряя все недавно приобретённые серебряные нити, кроме одной единственной, что и так принадлежала ему до этого акта человечности. Паника и приступ надежды отступили. Стало больше равнодушия. Потолок казался слишком высоким, и он очень долго плыл к нему, безразлично наблюдая, как Семёнов в устоявшейся тишине принялся за работу, мастерски воткнув скальпель в грудь мужчины…

Потом была крыша и свежий воздух. Чужие, не желающие крепиться к духу Андрея, серебряные нити сторонились его, не мешая медленно парить над вечерним городом. Небо ещё не звало, и бездна находилась ещё достаточно далеко. Андрей не чувствовал ничего, кроме лёгкости.

Внизу копошились люди, которые поздно возвращались с работы домой. Жили обычной жизнью, не глядя на небо, в вышине которого парила чья-то погибающая душа, ещё носимая по этому миру, держащему её за единственную истощённую серебряную нить. Какое им было дело до смерти, когда жизнь продолжалась. Запланировано или с какими-то неожиданностями, но продолжалась.

Андрея подхватил поток ветра и понёс над городом, то поднимая выше, то пропуская сквозь жилища людей. Квартиру стариков, переживших своего сына. Комнату молодого парня, борющегося со своей подростковой депрессией, грозящей перерасти в трагедию или остаться в памяти пережитком непростого времени. Спальню женщины, потерявшей свою дочь, несмотря на то, что та смогла обмануть свою смерть.

Но Андрею уже было всё равно. Первые часы после гибели он ещё хотел жить, но теперь это было так не важно.

Но ветер упрямо тянул его на окраину города, в зал ожидания аэропорта.

Чернела ночь, в просторном зале было малолюдно. Олеся сидела одна, сжимая в руке сумку. Она почувствовала пришествие Андрея, притянутого ею чувствами к её местонахождению. Он был рядом, но она не смотрела на него. Она боялась, её аура потемнела, но ещё держала жизнь в стройном молодом теле, почти поборовшем серьёзный недуг.

– Андрей, – обратилась девушка к духу. – Я хочу, чтобы ты меня понял. Я не хотела умирать. Скажешь, все беды из-за баб, но кто бы поступил на моём месте иначе, понимая, что вот он единственный шанс ухватиться за жизнь и подарить себе ещё немного времени? Что-то успеть, больше уделять внимания своему здоровью. Наконец, обратиться к врачам. Я сдержалась, когда приходили те, кто зафиксировал смерть. И я должна была сдержаться, когда пришёл ты. Но не смогла. Это не моя личная слабость. Это слабость любого человека, столкнувшегося со смертью. После первого инфаркта или инсульта. После опасности, грозящей оборвать всю трансляцию этого существования. Это было сиюминутное чувство, и оно сотворило это горе. Я всегда буду помнить твою жертву, но не знаю, как искупить такую вину.

Она подняла голову и посмотрела на то, что осталось от духа Андрея.

И он вспомнил. Вспомнил, как из-за работы отменял свидания и не стал противиться уходу своей возлюбленной. Вспомнил, как обещал отцу, заядлому рыбаку, подарить новую лодку и съездить с ним на рыбалку, но так и не сделал этого. Вспомнил, как обещал матери бросить курить, как хотел свозить её в санаторий, но поломавшаяся машина заставила потратить накопленные на это деньги, а про обещание бросить сигареты он и забыл. Вспомнил, что давно не навещал семью сестры, своих племянников, не поздравлял их с днем рождения. Вспомнил, как мог принести пользу, помочь людям, но не делал этого по совершенно разным причинам: от собственной профессиональной некомпетентности в особо сложных проблемах до обычной лени. Вспомнил несвершившееся, но запланированное. Вспомнил непережитое, но желаемое.

– Как искупить такую вину? – оборвала своим голосом девушка воспоминания Андрея. – Общаясь с тем пареньком, я поняла, что погубив тебя мне больше нельзя пытаться помогать другим. Я не имею на это право. Поздно пришло осознание. И я пришла к тебе, но опоздала. Меня даже приковали наручниками, а когда освободили, то было поздно. Твоё тело искромсали. Патологоанатом ошибся, это действительно был сердечный приступ, но тебя уже было не вернуть. Нужные мысли приходят слишком поздно. Я опоздала, прости. Как искупить эту вину?

Андрей не мог показать своих эмоций. Что-то говорить он тоже не хотел, это было сложно. Но он не превратился в сгусток энергии безразличия. Где-то внутри ещё оставалось что-то человеческое.

И это человеческое заставило его выдернуть из себя последнюю серебряную нить и прикрепить её к сжатым ладоням девушки. Она заплакала, закрыв лицо руками. Серебряная нить осталась на прежнем месте. Она была ей очень нужна.

– Будь. Доброй, – нашло в себе силы сказать то, что осталось от Андрея, готовое раствориться, провалиться, быть схваченным безликими…

И его не стало, а мир остался. Так всегда бывает.

Другие работы:
+4
14:14
627
20:53
Начинала читать и отвлеклась. Помню, поставила "+", чтобы вернуться. Верните мне его обратно. Очень много воды, штампов, неуместного канцелярита… да и просто не интересно.
16:56
+1
Грустная история, мне показалось — наоборот, читается интересно. Сначала казалось — тут просто будет описание того, как умерший человек блуждает по миру, но выяснилось — не совсем об этом. Не суперфантастика с оригинальными ходами, но что-то есть)
Загрузка...
Маргарита Блинова

Достойные внимания