Дыхание времени

Терпкий и пряный аромат нагретого солнцем бора шел от Вани. Оксана спряталась к нему под руку, прижалась лицом к груди, вдыхая этот смолистый, как от янтарной сосны, дух и удивляясь Ваниной доброте и силе, и тому, что он теперь – её, только её. Было тепло и покойно, как зародышу в мамином животе, и слова – те, обычные, которых он уже некоторое время ждал от нее, никак не произносились вслух, казались – неподходящими, лишними.

Эти слова говорились в десятом классе прыщавому Лёше – для того только, чтобы быть не хуже других девчонок, которые гуляли с парнями. Говорились Фёдору – на третий день, ритуально, чтобы быстрее забыть то безобразное, что причинил ей Лёша через год после скоропалительной, назло родителям, свадьбы. И теперь Оксана боязливо молчала, потому что казалось – они, эти утратившие смысл слова, могли испортить то большое и тайное, что зарождалось и росло в эти дни между ней и Ваней.

И тогда сказала просто:

- Я хочу вместе с тобой состариться… - и вдруг добавила, - так давно, еще со школы…

- Что? – переспросил было задремавший Ваня.

- Жаль, что мы так поздно встретились, - объяснила она и еще крепче прильнула к нему.

***

На первом свидании (впоследствии в воспоминаниях Оксаны оно обросло романтическим ореолом) она сразу почувствовала, что с Ваней – легко и просто. Сидели в дешёвом кафе. Она старательно разделывалась столовым ножичком с грушевым штруделем. Чай лился в белоснежную чашку из пузатого фарфорового чайничка, и, такая же горьковатая и золотистая, всплескивалась печаль в затаенной глубине его подвижных, говорящих глаз. И Оксана – не глазами, а сердцем – вдруг увидела, что Ваня – очень, очень одинок.

Спустя неделю (или чуть раньше) они вместе рассматривали старые фотоальбомы.

Вот Ваня окончил университет – на ступеньках крыльца, с дипломом, и смотрит с вызовом – или солнышко светит в веселые глаза… И не верится, что этот задорный мальчик и основательный мужчина, внезапно и внушительно возникший в проеме маршрутки (и в ее жизни), - одно лицо.

Однажды Оксана показала Ваню в молодости подруге Лене. Лена, слишком придирчивая, как подумалось Оксане, в свои тридцать пять, простодушно воскликнула – вот бы он тебе таким достался!

Но таким – юным и счастливым – Ваня достался своей первой жене – вот он бережно обнимает ее – маленькую, кудрявую, черноглазую, смеющуюся, - под старой золотистой березой на волжской набережной. Фотография мутная – и единственная, где есть Яна, – остальные забрала после ее гибели бывшая тёща. Оксана тщится вместить в себя это – не сбывшееся – и не может… Молча переворачивает чужую страницу.

А дальше – Ваня на играющей солнечными бликами Волге – с безнадежно потухшими, старческими на молодом лице глазами, вокруг которых горе начало ткать свои паутинки…

И снова другой – румяный, округлившийся, женатый вторично – не на толстой тёте с бараньими завитушками (образ, услужливо подсунутый приживалкой-воображением), - а на вытянутой книзу девице, словно набросанной размашистой кистью неумелого художника – маленькое, как расписное яичко, личико, короткая косуха и нескончаемые широкие штаны, поставленные на комариные шпильки с загнутыми, как у Хоттабыча, носами; и с такими же острыми и злыми, как эти пыльные носы, глазами на яичке-личике.

И, рассматривая «эту мадам», как вскоре стала называть ее, – сначала про себя, а потом и при Ване, – Оксана втайне сильно опечалилась ее молодости. Ваня любил говорить: «Я никогда не ревную к прошлому», - а Оксана ревновала.

Последнее фото было – Ваня накануне их встречи – печальный, отверженный какой-то расчетливой бухгалтершей.

Пока листали альбомы, Ваня надвигался все ближе и ближе, а потом наклонился и стал целовать Оксану. Ее будто накрыло жаркой волной, властно повлекло в самую бездну, распластало, растворило в ней. Сопротивляться было невозможно… И не нужно.

***

По выходным Ваня отсыпался за всю неделю. Он еще смачно похрапывал, изредка грузно ворочаясь на диване, а Оксана, натянув уютный блузон с белой кошкой во всю грудь (тот самый, в котором лет двадцать назад растрепанная, с горящими глазами отплясывала на своей первой школьной дискотеке), сонно прошаркала на кухню.

За окном стоял лиловый рассвет, будто подсвеченный ультрафиолетовой лампой. Небо бугрилось нежного, как на картине, цвета тучами, и этот живописный оттенок отражался в мокром асфальте, и фонари светились по-утреннему слабо – таким же лиловым. Кое-где желтела редкими листьями аллея старых берез – зато внизу, на траве, золотилось пышно, но все еще с прозеленью. И у тополей сбоку, вдоль школьной ограды, уже отчетливо оголились черные лапы, в жесте отчаянья воздетые к нереальному, космическому небу. Сумерки быстро, на глазах, высветлялись.

В холодильнике Оксана отыскала прокисший кефир. Она замесила тесто и включила маленький телевизор. Передавали местные новости – сенсационная находка редкого и ценного клада! Тесто, вылитое на сковородку из деревянной, с расписными узорами, ложки, ровными лужицами зашипело в масле. Показывали набережную и старинный особняк, принадлежавший прежде богатым купцам Полухиным. Потом здесь была городская больница, но несколько лет назад для нее выстроили по губернаторской программе новое здание, а особняк выкупил один предприниматель – под частный музей. Начался капитальный ремонт и долгая реставрация, в ходе которой под полом, в разобранном межэтажном перекрытии, нерусские рабочие обнаружили тайник – каморку, - в ней-то, завернутое в газеты первого после революции года, и пролежало почти век купеческое столовое серебро.

Оладьи зарумянились и поднялись, и Оксана машинально перевернула их на сковородке. Вековые не читаные газеты. Неотвратимое крушение, нависшее гигантской волной, и в тени которой все еще продолжается обычная суета. Так в гибнущих Помпеях горожане прятались в подвалы, настигаемые удушливым газом, - а воры под хлопьями пепла спешили наворовать побольше добра из оставленных домов, - и мальчик бежал за своей кошкой…

Теперь эти разнокалиберные вилицы, ножи и ложечки, которые прислуга безупречно начищала к парадным обедам, будут, тщательно описанные музейными хранителями, праздно лежать в витринах. И тысячи людей – кто любуясь, а кто безучастно, - станут проходить мимо. Экскурсовод начнет рассказывать – про Полухиных и их вклад в жизнь города, а, может, про стерлядь, вязигу и красную икру – с дегустацией – если сделают эксклюзивную интерактивную программу… И наследники – внуки и правнуки тех, кто собирал большие обеды с кулебяками на четыре стороны и черепашьими супами, - будут приглашены на эту программу в качестве почетных гостей.

Оксана почувствовала озноб, как от сквозняка. Этот музей, этот тайник – будто провал в прошлое… Однажды Ваня обмолвился, что Яна происходила из купеческого рода. И девичья фамилия у нее была – Полухина. Она работала в больнице медсестрой и ежедневно колола уколы в процедурном кабинете на втором этаже, но так и не узнала, не успела узнать, что совсем рядом покоился фамильный клад.

А если бы не революция? Может, и сейчас бы вкушала с этих самых вилочек заливное из осетрины – в зале под лепным потолком, в простенке – старинное зеркало в обрамлении темного дерева, по двум углам – печи в белом кафеле, с горельефами античных героев, - и тянул бы сквознячок с балкона, открытого волжскому простору над золотящимися кронами берез… А, может, и не родилась бы вовсе Яна – как знать… Не сбывшееся и не бывшее.

Оладьи почернели и задымились, и Оксана, спохватившись, с досадой сбросила их деревянной лопаткой в помойное ведро. Отключила телевизор и все оставшиеся пекла в сосредоточенной тишине, обдумывая про себя, пробуя на все лады новость, и оладьи получались добрые, пышные, румяные – как любил Ваня.

Когда она принялась за завтрак, ожил телефон – зажужжал, пополз по столу, как большой майский жук. Оксана чиркнула пальцем по экранчику – в трубке послышался печальный вздох, и голос Лены жалобно поведал, что она не спала всю ночь, а думала, куда установить розетки в квартире, где уже в течение полугода шел скрупулезный ремонт. Камнем преткновения стал проект проводки в комнате, которая в будущем – когда окончится благоустройство, и Лена познакомится с мужчиной, и выйдет замуж, и забеременеет, и родит ребенка – должна стать детской (а пока она просто говорила, что по окончании ремонта планирует уйти декрет).

- Электрик спрашивает, где поставить розетки, а я ничего, ничего не знаю! – причитала трубка. – Никому это не нужно! А был бы мужчина – он бы подсказал. И почему я должна все решать сама?

Оксана рассудительно ответила, что розетку в случае чего можно и переставить, что мы не знаем завтрашнего дня и т.д... Сама Оксана недавно переехала к Ване, а свою хрущёвку, тоже с незавершенными работами, сдала жильцам. Из последних вещей несла кота и швабру, и смеялась – сейчас взлечу над вечерним городом!

Оксана знала про Ваню и Лену, хотя Лена делала вид, что ничего не было. На сайте знакомств, где Оксана зарегистрировалась по Лениному совету, Ваня писал сначала Лене, но она ему даже не ответила. А Оксана ответила, и с этого начались их отношения.

Телефон снова назойливо запиликал, и на экране развернулся рекламный ролик. Оксана хотела было его выключить, но кто-то там, в извивах виртуальной сети, будто подслушивал ее мысли:

- Хотите вернуться в прошлое? Совершить головокружительное путешествие по волнам вашей памяти? Скачивайте «Дыхание времени» на свой смартфон и наслаждайтесь волшебными мгновениями!

Программа совершенно безопасна и основана на новейших достижениях науки. Для того, чтобы попасть в прошлое, необходимо, во-первых, настроиться на воспоминания (давались рекомендации психологических техник и особых дыхательных упражнений); во-вторых, внести необходимые данные, заполнив подробную анкету и загрузив фото. Опираясь на эти данные и считывая эмоциональное состояние пользователя, программа оживляла воспоминания и создавала, по словам разработчиков, идеальную симуляцию, не отличимую от реального прошлого клиента.

Оксане стало любопытно, и она скользнула пальцем по кнопке загрузки. Отыскала Ванину фотографию с дипломом. В середине экранчика ожил, задышал голубой кружок, и она замерла… но экранчик вдруг тревожно замигал красными буквами: «Операция прервана! Вы пытались попасть в чужие воспоминания!»

- А ты где в это время шаталась? – бывало спрашивал ее Ваня с шутливым укором.

А она отмечала семнадцатый день рождения и готовилась к поступлению в университет…

- Что ты тут читаешь? Чем это у нас так вкусно пахнет? – босой, заспанный, вошел на кухню Ваня.

Оксана накормила его оладьями со сгущенкой и рассказала про клад Полухиных.

***

После завтрака он в своей витиеватой манере предложил:

- Не желаете ли, сударыня, приобщиться к самому массовому из искусств? – он любил играть словами, причудливо перетекая в смежные измерения.

В дневные сеансы на большом экране показывали старые картины. В детстве Ваня увлекался фантастикой – даже рассказы сам писал, - и фильм, будто нарочно (а, может, это Ваня заранее заглянул в афишу), был один из его любимых – про машину времени. Чудаковатый профессор и отважный паренек сновали из настоящего в прошлое и полировали до идеала гипотетическое будущее.

Потом Оксана с Ваней гуляли под солнечно-голубым небом, под белоствольными березами на набережной, под лепными львиными мордочками на свежеоштукатуренном фасаде будущего музея, и листва теплилась на темных ветвях сусальным золотом, и будто бы даже согревала – через зимнее красное пальто и расписной павловский платок – или тепло в этот хрустальный день, прозрачный, как первый ломкий ледок, шло изнутри, из самого сердца?

- Красотища-то какая! – выдохнула Оксана. – Давай сфоткаемся под березами?

Ваня не любил фотографироваться и согласился неохотно. Она направила телефон на их лица, и, захватив несколько свисающих плетей с желтыми листьями и краешек голубого неба, щелкнула камерой. Снимок получился милым, она стала показывать его Ване, и тут померещилось боковым зрением, что напротив, в старинном окне второго этажа, мелькнула фигура в белом, будто бы больничном, халате, и неясное пятно лица на миг прильнуло к стеклу, будто кто-то глянул на них оттуда, из провала времени.

- Вот бы посмотреть на этот тайник! – зябко поёживаясь, мечтательно протянула Оксана.

Обошли дом кругом, но и подъезд, и чёрный ход оказались заперты – по выходным ремонтные работы не велись.

***

Ночью Оксане в маетной полудрёме виделось, - чтобы всё исправить, она на машине времени вернулась в дом Полухиных, но у машины села батарея питания. Для подзарядки нужно было установить розетку, и она долго и мучительно выбирала для неё место, а, когда наконец выбрала, - оказалось, что проводки в старинном особняке нет.

Оксана очнулась, а в голове настойчивым эхом звучало – нужно всё исправить, нужно всё исправить! Но что же это – всё?

Ей вспомнилось первое разочарование. Даже фотографии, о нём напоминавшие, она уничтожила сразу, как обо всём узнала, в маленькой комнатке студенческого общежития, которую им с Лёшей дали как семейным студентам. Методично рвала на куски, и с каждой уничтоженной страницей альбома становилось все легче и легче, словно она исполняла шаманский лечебный ритуал, и, когда фотографии закончились и урна со вставленным полиэтиленовым пакетом наполнилась до краев, Оксана почувствовала, что невыносимое настоящее прекратилось и отныне стало прошлым, которое нужно теперь поскорей забыть.

Она тихо скользнула в кухню, зажгла свет и загрузила Дыхание времени. Обратный отсчет, засветился синий кружок, и на экране замелькали – как будто кадры из фильма – неужто страницы того альбома? На набережной под березами, на ночной крыше, очертания мутные… И вдруг – наскочило и повело, потянуло, будто падаешь, или взлетаешь в самолете, - она сделала глубокий вдох – и очутилась в тысяча девятьсот девяносто седьмом году. И Лёша взял ее за руку.

После ей часто снился один и тот же кошмар, что она снова вышла за него замуж, и он мучает, обманывает ее… Она поспешно отстранилась. Он надулся и перешел в наступление:

- Ты что? Не любишь меня? Тогда я пойду в армию… Запишусь добровольцем в Чечню! - и выдавленная с усилием слеза сбежала по юношеской щеке со следом столь же тщательно выдавленного прыща.

Оксана вместо уговоров выдохнула:

- Слабо!

Так, год спустя, в шутку, они и договорились до того, что им не слабо пожениться.

- Нет, не слабо! – выкрикнул он сорвавшимся голосом, выпуская еще пару натужных слез. – И пусть все знают, что это из-за тебя!

- Скатертью дорога! – рассмеявшись, ответила Оксана, и, как птица, взлетела на крыльцо родительского дома. В подъезде она задержала дыхание. Выглянула в окно – Лёши нет, больше никогда не будет в её жизни! Теперь ехать – в центральный сквер, к фонтанам, где Ваня часто пил пиво с дружками в эти дни.

Программа творила чудеса. Оксана выбежала на остановку и заскочила в полупустой троллейбус.

Ночь стояла почти южная. Парные сумерки обволакивали, лаская кожу после дневного жара. Темный сквер на ходу оборачивался сказочным лесом – густо растущие ели, переплетающиеся дорожки, белые луны фонарей. Ей попадались то шумные, с шуточками и хохотком, компании, то укромные парочки, то две-три подружки постукивали высокими каблуками, красиво выступая ногами, словно цирковые лошадки. Оксана чувствовала себя неуверенно и боязливо пробиралась по центральной дорожке. А вот и просвет между елями, и слышен шум воды. Кто-то пьяно окликнул ее у парапета: «Девушка, а девушка?» - и, окончательно струсив, она прибавила шагу и почти бегом пересекла площадь, высматривая Ваню.

И вдруг увидела – он стоял у парапета, на котором сидела лицом к нему светловолосая, простовато одетая девушка, и они бесстыже и безудержно целовались.

У Оксаны ватным холодом охватило руки и ноги и будто вступило в голову. Показалось, что под ней открылся зияющий провал, и она сорвалась, стала падать в него, судорожно выталкивая из лёгких воздух, и ее объяла темнота, которая через некоторое время (невозможно определить, насколько длительное) проявилась знакомыми очертаниями – маленькой квартиры с незавершенным ремонтом. И Вани больше не было рядом.

***

Наутро в дверь позвонили. Оксана со слабой надеждой открыла – на пороге стояла Лена. Они расцеловались, здороваясь. Ещё вчера договорились о встрече.

- Вчера все было иначе, - печально сказала Оксана.

- Это точно, - оживленно согласилась Лена.

Прошли на крошечную кухоньку – пить чай. Лена спросила, как у Оксаны дела, но Оксана видела по необычному волнению, по новому свету, исходившему от подруги, что та еле удерживает в себе важные новости. Она пробубнила в ответ невнятно – лишь бы что сказать.

- А у меня недавно был вечер поцелуев! – восторженно, как старшеклассница, выдохнула Лена.

Оксана обрадовалась – и смене темы, и подружкиному счастью:

- Рассказывай! Кто он? Как познакомились?

- Помнишь, я говорила тебе про сайт знакомств? Мне написал там один мужчина, я ответила, мы с ним переписывались, потом он назначил мне свидание… в кафе на прудах… я никому не говорила, ты – первая!

- Да? – холодея, переспросила Оксана. – И что же это за мужчина?

- Его зовут Ва-аня, - мечтательно протянула Лена. - Ты знаешь, как с ним интересно! Он столько всего испытал и понимает жизнь намного лучше меня! Мы стали встречаться, а позавчера он переехал ко мне, и у нас была первая ночь вдвоем… а наутро он починил унитаз… - с упоением продолжала она, - и розетку куда поставить – подсказал…

Оксана обреченно подумала про себя, как про чужую, литературными, знакомыми словами: «Несчастие ее свершилось», - и заплакала.

- Ты что? – озадачилась Лена.

- Да у меня что-то с нервами не в порядке в последнее время… - оправдалась Оксана, запивая успокоительные пилюли водой – после развода с Фёдором они всегда были под рукой. Рекомендованная дозировка уже не помогала от сжатой пружины внутри, и она глотала таблетки по две, по три. - Это я от избытка чувств. Представляешь, как теперь все изменится?

Держаться, несмотря на успокоительное, было трудно. Но можно было особо и не стараться – Лена все равно не видела ничего вокруг себя. У нее часто пиликал телефон, и с блаженным, отсутствующим видом она погружалась в переписку с Ваней, иногда цитируя входящие сообщения – совершенно незначительные, но для неё исполненные тайного, особого смысла. Потом засобиралась домой, теперь она была не одна, и надо было – со свойственной ей основательностью, загодя, как и всё, что она делала, - готовить ужин.

***

Оксана еле дождалась ее отъезда и бросилась к телефону. К счастью, программа воспоминаний была на месте, и Фёдор в альбоме оставался не подчищенным. Он явился на рубеже тысячелетий в общаге, где Оксана с подружками отмечала студенческий Новый год.

Снова задышал синий кружок, и снова потянуло, повело, и она уже в комнате с дешёвыми, в бледно-розовый листик, обоями, вход отгорожен занавесками. Поздний вечер, девчонки пошли в гости – угощать соседей-парней тортом «Полет», - а она осталась, и потом иногда жалела об этом, потому что ей нравился кудрявый светлоглазый отличник Витя из той комнаты, учившийся на курс старше.

Но к ней в дверь уже стучался Фёдор:

- Девушка, можно я у вас посижу?

- Нет, нельзя!

- Ну, я все равно посижу!

И дальше он пройдет, усядется на стул, такой не опасный и забавный, - в любую минуту можно выгнать! – и они будут болтать всякую ерунду, и впервые после развода Оксана будет столько смеяться, и Фёдор будет таким внимательным, предупредительным и даже уже отчасти обожателем, что, когда он начнет к ней неумело и тщетно приставать, она не выгонит его, а жалостливо уложит – проспись! – на соседкину кровать. И через несколько дней прозвенит первый звоночек – ничего не было, а он друзьям наболтал всякого. Но она пропустит этот звоночек – общага, молодо-зелено!

И теперь, вспомнив это – и то, что будет дальше (рыжую Елену и его оттопыренные, брызжущие слюной губы, и взаимные терзания, и признания в том, что «я тебя никогда не любил» - в самом конце), она поднялась, решительно преграждая Фёдору дорогу:

- Молодой человек, вам что, несколько раз повторять? Сюда нельзя, подите проспитесь! – и вытолкнула его из комнаты.

***

Бессонные ночи в юности переносятся на удивление легко. После университета Оксана поехала в больницу. Она знала, что Ваня там – с воспалением легких, и Яна будет колоть ему уколы, и потом… Но этого «потом» - не должно случиться! Вот и белый фасад больницы с высоким балконом и львиными мордами… Я – к такому-то-такому-то, - да, к Ивану, - не подскажете, в какой он палате?

И уверенно заходит:

- Здравствуйте, Ваня! Вы даже не представляете, как мне надо – прямо сейчас! – с вами поговорить! Вот ваши любимые красные яблоки – вы кушайте и поправляйтесь!

Ваня – бледный, осунувшийся от болезни, с любопытством глядит на нее и уже неуловимо, играя, поводит очами (эта повадка у него и через двадцать лет не изменится).

И Оксана планирует, что две недели, которые он проведет в большой палате с высокими лепными потолками, неподалеку от процедурного кабинета, она будет каждый день ходить к нему – с целебной клюквой, с питательным бульоном из домашнего петушка, с добрыми бабушкиными пирогами, - и маленькая кудрявая медсестра (та, что улыбчиво посматривает на него черными глазами), отдалится, померкнет перед необычной, словно свалившейся с луны, девчонкой.

В ранние сумерки Оксана, довольная собой, вышла из больницы на тёмный тротуар: под ногами – грязный гололёд, над головой – цветные ореолы городской иллюминации, - и подумала несущественное: «Вот, Лена, он мне и достался таким», - как вдруг ослепляющий свет – ударил! – и рев заноса, и скрежет покореженного металла ограждения… И мысль: «Так это же я – вместо Яны!» - и лёгкие, вспучиваясь от обжигающего воздуха, силятся и не могут, не могут выдохнуть…

Потрясение было настолько сильным, что Оксана, задыхаясь, еще долго лежала в темноте и переживала кошмар заново, сверяясь с собой – сон ли это? Потом опомнилась – может, и остальное приснилось? Щелкнула выключателем – в свете старенькой люстры возникла одинокая квартирка. Наверное, это из-за пилюль – она уснула плашмя на диване, раскинув руки, как крылья, и уткнувшись лицом в раскрытый альбом, с разворота которого злорадно, как теперь казалось, улыбался юнец Фёдор. В телефоне мерцало голубое колесико.

***

Оксана тоже часто спрашивала Ваню: «А ты где был? Если бы я узнала тебя тогда – сразу бросила бы Фёдора!»

Ваня работал на заводе. Там, в столовой, во время обеда, он познакомился с этой мадам. И тогда же на огромный завод устроилась – корреспондентом в малотиражку – Оксана. В настоящей их жизни они почти сразу заметили это и вместе удивлялись неуловимой иронии судьбы – будто параллельные прямые, они все время шли рядом, не пересекаясь. Теперь наступило время выйти за пределы Евклидовой геометрии, - и Оксана мановением пальца запустила программу.

С мрачной фотографии, с унылых лиц, лилась липкими лучами тягость совместного проживания. Время сделало новый вдох, и Оксану занесло туда – в еще одну чужую комнату из прошлого – сталинскую коммуналку на повороте трамваев, где они с Фёдором прожили первые несколько лет вместе.

Она открыла дверь – прямо на входе валялось влажное скомканное полотенце в пакете.

– На тренировке был, - объяснил поспешно Фёдор.

На телевизионной тумбочке небрежно, на виду, оставлена растянутая резинка для волос – чужая. Оксана понюхала – пахнет непромытой головой – и заплакала. Фёдор зачастил:

- Не хотел тебе говорить… Николай Валентинович с подругой заходил, пока тебя не было… Выпивали вместе… Видно, она оставила! Хочешь, позвоним, он подтвердит?

Николай Валентинович – весёлый пенсионер, живущий в соседней комнате, который вечно, как выпьет, жалуется на мужскую немощь. Это он-то – с подругой?

Накануне Оксаниной командировки Фёдор купил себе новые джинсы:

- На работе с Еленой Николаевной выбирали, она сказала – мне идёт…

Оксана вспыхнула тогда гневной ревностью:

- Фёдор, покупать штаны с чужой женщиной – все равно, что переспать с ней!

Как в воду глядела… Стала отпаривать пальто, полезла в карманы, а там – два билета в кино.

- Федя, признайся, ты сильно влюбился в кого-то?

- Оксана, я тебе изменил… - и пытливо вглядывается ей в лицо:

- А что ты так побледнела?

Она гордо отвечала:

- Ничего, уходи к своей старухе!

И не приняла его обратно, - притворно раскаявшегося, сокрушенного, умоляющего о прощении, - и они не прожили еще семь долгих лет – без божества, без вдохновенья, - как тогда.Потому что теперь она знала – с узкоглазой Еленой он будет путаться всю жизнь – из-за того, что другие не давали.

***

В этой комнате с пяти утра голова на подушке начинала вибрировать, будто лежишь на рельсах, – выходили из парка первые трамваи. А в семь отъезжал заводской автобус. Оксана писала цикл очерков о людях завода, и теперь, проскочив безрадостные и ненужные годы, мимо установок с лестницами-лесами, огромных цистерн и дымящихся факелов, устремилась навстречу своей судьбе…

А у Вани биография – будто специально для газеты. Вырос на севере и там же, в суровом полярном краю, закалял дух, зарабатывал опыт (и деньги – тогда хорошо платили золотодобытчикам). Эту главу она развернет в мужественном духе Джека Лондона. Неплохо бы сопроводить текст снимками. И уже он, поигрывая слегка замаслившимися глазами, зовет к себе в гости – посмотреть фотографии, - а дальше…

Её снова смывает могучей волной и прибивает в старенькую хрущёвку, к разбитому корыту. Ваня-то – подхватил вирус, и джеклондоновский очерк вышел без северных фотографий (а всё из-за этой мадам – утешает она себя).

***

Ночью Оксане снились знакомые улицы, странно тихие, пустынные и просторные. Будто через широкую площадь (березовой аллеи ещё нет) она идет к зданию больницы. Нужно что-то отыскать – там, за тяжёлыми дверями невысокого каменного подъезда, за широкой лестницей, потолок над которой расписан амурами и психеями, в комнатах второго этажа, где было отделение и навещали больных – у старинного, со времён купцов ещё, зеркала.

Она минует парадный зал, в котором потом устроили общую палату. В нём, как говорят местные краеведы, бывал сам император Александр – то ли Первый, то ли Второй, а, может, даже и Третий, - поэтому хозяин частного музея задумал назвать этот зал Александровским. Дальше – небольшой закуток для прислуги (или процедурный кабинет), за ним сбоку – узкая лестница на чердак и высокое окно в торце коридора…

На фоне окна выделяется тёмный девичий силуэт в старинном платье, вьющиеся волосы забраны в тяжёлый узел на затылке. Незнакомка оборачивается, с таинственной полуулыбкой смотрит знакомыми черными глазами, молча манит пальцем… Оксана подходит и видит – там, сбоку от лестницы, разобранный пол, и в узком пространстве между этажами – газетные свёртки, аккуратно перевязанные, как в магазине, пеньковым шпагатом.

Незнакомка склоняется в провал, достает один из них и начинает разворачивать, но газет много, очень много, уже собралась целая куча, а она, хмурясь с досадой, все разворачивает и разворачивает… И Оксана опять вспоминает, что надо всё исправить, и уже знает – как, и наконец понимает, что значит это всё. И просыпается.

***

…За окном клубится сырое осеннее утро. В квартире стоит промозглый холод, какой бывает за несколько дней до включения батарей. Хочется затаиться под тёплым одеялом, чтобы не касаться нагретой ногой ледяного пола, спрятаться ото всего света и просто лежать, глядя в потолок. Но на это нет времени.

Оксана снимает с антресолей ящик с инструментами, долго роется в нём и наконец опускает в карман то, что искала. Крутится голубое колесико. На фотографии – снова площадь и морды львов. В этот пасмурный день Ваня будет встречать свою Яну из больницы. Оксана прячется за большой березой, ощупывая, перебирая пальцами ручку складного ножика в кармане.

И, когда он подъезжает и скрывается в парадном подъезде, Оксана, стремительно выбежав из-за березы, сильно замахивается и рубит ножом упругие покрышки новенькой машины. Резина подается туго, и она вкладывает в удары всё свое отчаянье – бьёт, колет, режет – так жертва в состоянии аффекта испещряет ранами долго мучившего её тирана... Колеса печально вздыхают, опадая, и она, воровато оглядываясь, спешит в своё укрытие, и уже оттуда видит, как выходит Ваня с женой, как злится, осматривая безнадёжно испорченную машину, и как расстроена Яна, что придется отложить поездку, а хотели – в магазин, смотреть детскую кроватку…

И Оксана беззвучно плачет, обхватив ствол березы и прижавшись к шершавой пыльной коре мокрым лицом, потому что знает, что теперь наконец-то всё будет хорошо – и слова, вновь обретая утраченный смысл, судорожно вырываются наружу всхлипывающим шёпотом: «Я люблю – я люблю! – тебя», - из самой сокровенной глубины.

***

А там, где время выдохнуло, - в промозглой хрущёвке, Оксана, кутаясь в тёплую кофту, налила себе в высокий бокал красного вина и привычным движением раскрыла небольшой ноут-бук. На сайте знакомств, где она зарегистрировалась совсем недавно по примеру подруги Лены, мелькало непрочитанное сообщение – от Ивана, тридцать девять лет, разведен – и с фотографии на неё грустно смотрел её Ваня с паутинками вокруг глаз. Только паутинок теперь было – чуть меньше. Оксана схватила телефон и торопливо удалила из него Дыхание времени. Потом развернулась к ноут-буку и стала писать ответ.