Блуждающий огонек

На болоте

Блудичке до чертиков надоело это болото. Сложно сказать, сколько лет прошло с тех пор, как она утонула, сунувшись по глупости в топь, но она все никак не могла смириться с новым местом жительства и обличием. Зачем сюда ходить вообще? Клюква? Кислятина жуткая! Память благоразумно стерла подробности смерти и прошлой жизни, оставив только неясную тоску, злость и сожаления.

Особо сильные приступы заставляли ее светиться таким ярким голубым цветом, что было видно даже днем. А злилась она почти всегда. Старые бабки, мальчишки, матерые охотники, молодухи – на ее счету было много загубленных жизней. Двое из них тоже стали болотными огоньками.

Ни спокойствие водной глади, ни звонкие птичьи трели, ни простая красота пейзажей – ничто не могло унять ярость мятущейся души. Чуть легче Блудичке становилось рядом с росянками или пузырчатками – можно было целый день смотреть, как те поедают насекомых. Но и это не спасало: лишь опускались сумерки, и снова она летела над трясиной, кидалась из стороны в сторону, кружилась над бочагами, и жаждала покоя.

В отражении

Блудичка всегда отличалась от остальных огоньков: и цвет не тот – теплый алый, а не холодный синий, – и делает все не так. Сколько ни твердили, что надо заводить людей в топь и губить, она так ни разу на это и не решилась. Да и как это возможно – оборвать чужую жизнь? Жизнь полную планов, мечтаний, желаний. И пусть в основном на болото ходили только старухи, которым и так помирать уж скоро. Пусть! Каждая из них заслуживала долгих лет жизни.

Ее ругали за то, что водила гостей заповедными тропами к самым хорошим местам. Показывала кусты пьяники и черники, усыпанные синими горошинами, поляны краснеющих брусники и клюквы, которую деревенские называли журавлиной ягодой. Приводила к зарослям морошки, спорящей цветом с солнечным янтарем.

Если бы люди чаще приходили весной и летом, Блудичка обязательно показала бы, как красиво цветут багульник и кассандра, как заросли андромеды создают букеты воздушных розовых бусин, как цветы вереска образуют сплошной покров и как необыкновенно красивы поля воздушной пушицы.

Блудичка любила свое болото, каждую травинку и кочку, березки, сосны и гомон птиц по утру. Она не знала, как оказалась здесь, но надеялась, что останется тут до конца этой странной призрачной жизни.

Спасение на болоте

Однажды на болото пришла девчонка. Ловила лягушек. Зачем они ей, если такие же точно всегда водились окрест безопасных лесных озер и рек? Все деревенские знали, что сюда давно уже никому ходу нет, будь ты хоть старожил здешних мест, хоть картограф, хоть лесничий. Всех забирали себе болотные огни и трясина.

А девчонка взяла и пришла, как будто не боялась совсем. Притащила большую корзину, сажала в нее лягушек, да накрывала чем-то, чтобы не разбежались. Ноги и подол худого платья измочила, проваливаясь в топкий мох. И беззаботно напевала.

Блудичка разъярилась. Призрачный голубой свет на миг затмил рассеянный солнечный, полыхнул злобой, болью, отчаяньем. Мигнул и возник перед незванной гостьей. Замерцал, маня.

– Хосподи Христе, помилуй! – девчонка отпрянула назад и грохнулась на спину. Мягкий мох прогнулся под весом тела, плеснул стылой водой за шиворот, но не утянул – слишком уж мелко тут было.

Блудичка приблизилась вплотную. Никто не уйдет! Никто не посмеет! Это ее болото! Нет сюда ходу!

– Простите, простите меня! Я уйду сейчас! Не губите! – отползать у девчонки получалось плохо. Так и замерла полулежа опершись на локти. – Беда пришла. Война. Голод. Все поели уж, а до урожая далеко, – крупные слезы полились из глаз вторженки. – Не губите! Я... Мне прабабушка говорила, что когда-то давно девицу Златоцвету в жертву языческим богам принесли. И как свершили непотребное, так закрылись тропки болотные – нет больше хода сюда никому. Но вы же добрая были! Не губите меня.

Слезы текли и текли. Сбегали по щекам, скулам, попадали на шею и терялись в складках одежды. Девчонка всхлипывала и шмыгала заложенным носом, словно бы ее уже топили.

«Словно уже топили… Меня ведь топили!» – Блудичка вдруг вспомнила, как текли слезы по ее лицу, как болотная вода заливала горло и нос, не давая сделать вдох. Вспомнила, как цеплялись руки за корни, траву, да соскальзывали. И кто-то отталкивал ее от спасительной тверди. Вспомнила, как молодое здоровое тело рвалось к воздуху и жизни. И как проиграло злой судьбе.

«Нет!» – огненная ярость полыхнула так сильно, что разрушила хрупкую призрачную оболочку, разметала Блудичку по болоту тысячей маленьких огоньков, каждый из которых звенел от боли.

Девчонка не стала ждать продолжения, вскочила на ноги и дала деру, не забыв и заветную корзинку. И не слушая, как кричит и бьется в отчаянии неприкаянная душа утопленницы.

Три дня и три ночи пылало болото, да не жжет огонь призрачный – все цело осталось, все на своих местах. Выгорели за три дня злость и боль Блудички.

Три дня и три ночи шел дождь – наполнились топи, шептали голодом, лопались пузыри болотного газа. Вылились за три дня печаль и слезы Блудички.

Через неделю, ровно на Ивана Купала, к болоту пришла вся деревня. Хотя какое там: старики, дети, женщины да калеки. Вышел вперед старик и позвал тихо, но голос его будто все болото объял, во все уголки проник.

– Дева Златоцвета, блуждающий огонь болот, спаси нас. Укрой в чаще, схорони. Враги идут – не отбиться, – старик махнул рукой назад. – Или сгуби уж сама. Нет предкам прощения, а нам спасения. Лучше на родине погибнем, не сдадимся.

Блудичка смотрела как пузырчатка ловит неосторожных личинок комаров, когда услышала этот голос. Злость привычно всколыхнулась внутри, но также быстро затухла. Выгорела ярость Блудички, ушла с дождями, напитала болото, оставила после себя усталость и безнадежность. И грусть.

Блудичка слушала про войну, про врагов, про спасение и вспоминала. В тот год тоже был голод. Война? Кажется, да. А может, и нет. Прошлое приходило в образах, коротких обрывках: золотые колосья, поникшие на жаре, любимая собака Дымка, высунувшая язык и едва виляющая хвостом под лавкой, чужаки на дорогах, рыдающая женщина, крепкие руки, схватившие дреколье. Страх. Кто-то дерётся, и кровь алыми каплями падает в пыль. Кто? Что там и тогда было?

Тащит за руку Златоцвета кого-то, идут в болото. «Помоги! Вдруг не сдюжу!» – кто говорит? Сама Златоцвета или подруга Дарина? Пошла просить богов о милости или отвели насильно? Может хотела совершить преступление, а не дали? Так ли уж это важно теперь?

Люди тем временем пошли вперед, так и не дождавшись ответа. Шли осторожно, длинными крепкими шестами проверяли каждый участок пути, держались ближе к деревьям, старались ступать на переплетение корней. И направлялись в самую топь. Блудичке было все равно.

Завизжала баба. Оступилась, провалилась по пояс, задергалась. Вытащили шестами, успокоили. И снова вперед. Один за другим оступались деревенские. Выбирались. Упрямо шли дальше. К гиблой топи. Блудичке было все равно.

Остановились отдохнуть. Случайно ли на последнем большом островке прочной земли? Дышали тяжело, кормили детей, пили принесенную с собой воду. Спорили. Вернуться? Куда? В деревне враги. Впереди неизвестность. Решили идти вперед – к смерти. Блудичке было все равно.

– Ой, что это? – знакомый детский голос колокольчиком разнесся над болотом. – Пушистый цветочек, красивый какой, – девчонка потянулась за увиденным чудом. Миг. Ноги соскользнули. Скрылась девчонка с головой в болотной воде. Вынырнула на поверхность. Вдохнула судорожно. Забила руками от страха.

– Дунька! Дуняша! Держи! – кричали, суетились деревенские. Протягивали шесты, да утянуло почти уже Дуньку под воду. Блудичка вздрогнула.

«Глупая! Глупая! Глупая! – летела она над болотом. Кричала беззвучно. Звала кого-то, сама не понимая. – Спаси ее! Помоги! Помоги им!»

На поверхности виднелась лишь косынка, едва колыхалась вода.

– Дунька! – кинулась к ней тетка. Другие удержали.

– Не спасти... Только сама потонешь...

«Спаси! Помоги! Спаси-помоги! Меня возьми! Жизнь отдам, но спаси ее! Их!» – Блудичка молча кричала, и словно эхом из прошлого неслись такие же слова: «Прими мою жертву! Охрани деревню! Сама иду к тебе!» Спас ли? Тогда? Там? Тех, за кого просила. Кажется, болото в тот раз полыхнуло белым призрачным огнем.

Топь дрогнула. Тряхнуло островок. Плеснули волны. Попадали деревенские: заверещали бабы, заплакали дети. И поднялась из воды Дунька. Стояла на воде как на твердой земле, кашляла и вытирала лицо грязным рукавом.

– Братцы, тут твердо! – закричал вдруг кто-то, и все бросились тыкать шестами в воду. Топь отодвинулась.

Блудичка прилетела, когда Дуньку заобнимали и первая волна удивления схлынула. Обсуждали куда идти дальше.

– Дева Златоцвета, благодарим тебя за спасение, – старик поклонился, а Блудичка вспыхнула. Да не голубым, а живым алым огнем – изменилась, вспомнив ради чего принесла жертву. – Мы пойдем за тобой, укажи путь.

До самого вечера шли люди за блуждающим огоньком. Тропинка стелилась под ногами и смыкалась топь сзади, стирая следы. Пусть попробуют сунуться враги в болото – сгинут тотчас. Спаслись деревенские.

Смерть в отражении

– Сюда! Осторожнее. Вот так! За мной ступайте, тетя Маша, – мальчишка вел женщину. Та плакала, вытирала слезы и совсем не смотрела куда идет. Блудичка уже замаялась подталкивать ее на узкой тропе, но скоро уж заветная поляна, там отдохнут.

– Не хочу! Не пойду! Там он! Там! – вырвала руку женщина, дернулась. Едва успела Блудичка вернуть ее на безопасное место.

– Схватили дядь-Егора, не поможете, только сами убьетесь, – уговаривал мальчишка да без толку. Словно не слышала Маша слов, шла как во сне. Хоть не сопротивлялась больше.

Пришла беда в деревню – враги у порога. По одному-двое приходили люди, да все разными тропами. Искали спасения, верили болотным духам. Кто запомнил путь к далёкому черничнику, кто за морошкой ходил, кто клюкву по заморозку собирал. Много потайных полян знали местные – никто чужой не найдет, если свой не расскажет.

Всех проводила Блудичка, никого не оставила. Тропы сторожила, легкими путями вела, чистые ключи показывала. Сунется враг – огонек замигает, уйдут деревенские вглубь. Без ее помощи не найти секретных троп. Закружит, заворожит чужаков, уведет обратно. Будут ходить, пока не надоест. А как надоест, пускай домой идут.

Враги не пришли. Мальчишки ходили тайком посмотреть, докладывали: «Заняли дома, расположились. Хозяйничают. Готовят захват соседнего городка. Дядь-Егора не видели».

– Там он, там... – бормотала Машка. – Живой. Выведу, выкраду... Сюда приведу.

Деревенские не спорили. Сторонились, но не бросали – общее горе, один дом. Кормили, поили, накидывали покрывало-ляпочиху на плечи в прохладные вечера. Благо теплые дни стояли – канун Ивана Купала.

– Слышали, что дядь-Егора убили? – шептались мальчишки. Старшой уже знал, просил не говорить никому, да разве в силах такую тайну удержать мальцы. И сумерки опускались – самое подходящее время секретничать.

«Дядь-Егора убили? Убили? Нет-нет. Сказали, жив он. Там он, там. Живой. Выведу, выкраду...» – Машка встала и пошатываясь пошла с поляны. Никто не спохватился: мало ли пить захотела, или ещё чего.

Блудичка удивилась. Кто? Куда? Там же враги. Кружила перед лицом, толкала назад, да отмахивались от нее, как от надоедливой мухи. Значит быть тому – надо помочь выйти. В тумане легко оступиться.

– Там он, там. Живой. Выведу-выкраду. С собой заберу, – Маша брела вперед, не разбирая дороги. Давно уж провалилась бы, да огонек помогал.

– Там он, там. Выведу-выкраду... Выведу-выкраду... А коли не смогу? – Маша остановилась. Шаталась из стороны в сторону, бормотала сама себе. – Обменяю. Смогу! Всех погублю, одного сберегу. Там он, там. Живой.

Блудичка всполошилась. Свои знали тайные тропы. А ну как, безумная, приведет врагов к тайному лагерю? Нет! Она же местная, всю жизнь бок о бок жили.

– Там он, там. Выведу-выкраду. Всех сгублю, одного сберегу. Там он...

Блудичка заметалась, закружилась вокруг женщины. Стой! Вернись! Откажись от замысла. Встала на пути, полыхнула алым. Маша подняла глаза, посмотрела прямо на огонек, в саму суть, где у человека была бы душа.

– Помоги, ты же добрая! Люблю его! Всех сгублю, одного сберегу! – голос ее звенел решимостью и отчаянием безумного человека. Блудичка поняла: не остановить, не вернуть, Маша пойдет до конца, сдаст деревенских ради погибшего мужа.

Алый всполох, и Блудичка двинулась вперед к деревне. Шаг за шагом по тропе шла Маша, и выбор не мучил ее.

Вечерний туман рассеялся, болото обняла ночь. Примолкли птицы, лишь где-то далеко ухнула сова. И в этой тишине еще яснее слышалось безумное бормотание.

– Там он, там... Выведу... Выкраду... Всех сгублю, одного сберегу.

Вот и последний на пути к деревне глубокий бочаг, а Блудичка так и не приняла решения.

– Всех сгублю... Всех сгублю... – три шага ещё и будет поздно. Приведет Машка врагов, те перережут деревенских. – Там он, там... – первый шаг. Станет болото не по сезону красным. – Выведу-выкраду... – второй шаг. И смолкнут навсегда голоса людские. – Всех сгублю...

Блудичка вдруг прыгнула к лицу женщины. Полыхнула, заставляя отступить. С криком упала Маша в воду и ушла туда с головой.

«Одну сгублю, всех сберегу. Так надо. Прости».

Холод обрушился резко. Сжал в объятья, выдавил воздух – бульканьем, пузырями ушел тот наверх. Вверх! Вверх! Вдох.

Маша вынырнула. Или то была Златоцвета? Забила руками, в панике отталкивая воду. Вдохнула едва. Вновь скрылась в омуте.

Вода в носу, в горле. Жжет. Болит. Прочь! Прочь! Вверх! Дышать. Режет глаза, давит в ушах.

«Прости, прости, прости,» – твердит Блудичка. Или подруга Даринка? Кто отталкивает тонущую от спасительной тверди? Кто простирает руки, плачет навзрыд. Кто? Говорит, что не может спасти, сама запретила…

Вновь показалась макушка, искаженное лицо. Открытый рот. Темные Машины (или светлые Златоцветины?) пряди закрыли глаза. Короткий вдох. Еще всплеск. И только волны разошлись кругами.

«Спаси! Спаси меня! Хочу жить!»

Блудичка очнулась, полыхнула голубым непривычным цветом, вместо своего теплого. Холодная решимость разливалась внутри, переворачивала все с ног на голову – жизнь многих ценнее, нужна была жертва. Она вспомнила: никто не убивал ее, сама вызвалась. Страшно умирать. Передумала. Да не дала подруга сойти с пути избранного, и возненавидела людей Златоцвета. Разделилась душа надвое: протест и злость в последнем выдохе остался на болотах, смирение с судьбой разлилось в отражении.

Папоротник

Летел над ночным болотом алый огонек. Проверял тропы, укрывал людей, отводил беду.

Мчался в отражении голубой огонек. Путал следы, заводил чужаков в трясину.

Искры. Как звезды, но прямо тут на земле, на болоте. Желтые, яркие, теплые. Голубые, резкие, холодные. Разлетелись веером. Манили, сияли. Сколько лет жила на болоте Блудичка, а такого не видела. Расцвел цветок папоротника в ночь на Ивана Купала.

Блудичка приблизилась. Цветок горел, но не обжигал. Тронула лепестки: сверху алый, снизу синенький. Вспыхнул папоротник, слились миры, сомкнулась душа Златоцветы-Блудички. В ярких искрах унеслась ввысь, в небеса. Очистилась. Освободилась.

А на небе с тех пор появилась блуждающая звезда: кто чист сердцем, тому дорогу к дому кажет, а кто зло таит – тому погибель несет. А как посмотришь в небо на Ивана Купала, так желание загадывай – сбудется.